Брюсов В. Я. (1873-1924): самый культурный писатель Руси

Самым культурным писателем на Руси назвал Брюсова А. М. Горький. Действительно, в Брюсове удачно сочетались разнообразнейшие культурные интересы и широкие творческие возможности. Его литературная деятельность была поистине универсальной. Поэт и переводчик, прозаик и драматург, критик и публицист, историк и литературовед, человек энциклопедической эрудиции, неистощимой энергии и работоспособности, Брюсов своей универсальностью напоминает его старшего современника в украинской литературе — Ивана Франко.
В огромном брюсовском наследии — а только при жизни он издал свыше 80 книг, далеко не охватывающих всего им написанного,- ведущее место принадлежит поэзии. О Брюсове традиционно говорят как о вожде и крупнейшем представителе русского символизма. Такое определение, конечно, имеет основания, но оно далеко не исчерпывает многообразия его поэтического облика и, главное, не учитывает того основного, без чего Брюсов видится слишком односторонне,- глубоких подспудных течений в его творческой эволюции, которые в конце привели его в стан поэтов Октября. Высокие достоинства творческого наследия Брюсова признаются, все более широким кругом читателей. Не все написанное им равнозначно, но решительно все — поучительно.
Валерий Яковлевич Брюсов родился декабря (ст. ст.) 1873 года в семье московского купца, С детства его окружал «быт, запечатленный Островским», хотя интересы семьи в общем были несравненно шире, чем у представителей «темного царства». «Над столом отца постоянно висели портреты Чернышевского и Писарева»,- вспоминал поэт в автобиографии. «Я был воспитан, так сказать, «с пеленок» в принципах материализма и атеизма»,- полушутя-полусерьезно резюмировал он, Будущий поэт «поглощал книги». Еще до поступления в гимназию он прочел их «огромное количество». Это были как «чисто литературные», так и книги по естествознанию, астрономии, математике. В ранней юности он увлекался Пушкиным и Лермонтовым, Фетом и Надсоном. В университетские же годы (Брюсов учился на историко-филологическом факультете Московского университета) произошла как бы переоценка его литературных идеалов. Первые печатные стихи поэта относятся к 1894-1895 годам. Вкусы и симпатии ранней юности сказались на них лишь в самой незначительной мере.
В 90-е годы в русскую литературу проникали первые декадентские веяния. Читателю уже были известны имена Минского, Мережковского, Бальмонта. Символизм как литературное явление уже существовал. Брюсов усмотрел в нем свою «путеводную звезду». Уже в 895 году он заявил о своем нежелании «писать в узаконенных формах» и изменил едва наметившимся в его мировоззрении «принципам материализма». Двадцатилетний поэт уже чувствовал себя — ни мало, ни много-потенциальным вождем новой литературной школы. Но общественное признание к нему не приходило,- наоборот, его первые сборники были встречены в штыки. В середине 90-х годов им были изданы три сборника «Русские символисты», значительную часть которых составили его собственные стихи, впоследствии (93) объединенные в цикл (Юношеское). В 1895 году выходит первое, а в 1896 — второе издание сборника Брюсова Шедевры», а еще через год — книга стихов » «Это — я».
Программа русского символизма, как ее понимал Брюсов, громко провозглашалась в его стихотворениях. Явно программный характер носят те «три завета», с которыми обращается он к адресату стихотворения «Юному поэту» (1896): уйти от современности («не живи настоящим»), сосредоточиться в себе самом («сам… себя полюби беспредельно»), служить искусству как некоей самоцели («поклоняйся искусству, только ему, безраздельно, бесцельно»). Мотив неприятия современной ему действительности проходит через все раннее творчество Брюсова. Вместе с тем поэт далек от революционного отрицания существующего политического строя.
«Тревогам вселенной» Брюсов демонстративно противопоставляет экзотические таинства, открывающиеся только воображению поэтического «я» и никому более. Отсюда его крайний индивидуализм. В стихотворении 1894 года «Памятник», носящем явно полемический характер по отношению к одноименному пушкинскому, Брюсов совершенно недвусмысленно определяет свою поэтическую платформу: «пусть годы долгие покроют дымкой синей» воздвигнутый им памятник и «заворожат» его от «толпы». Позиция автора становится вызывающе антиобщественной. «В те годы,- писал впоследствии поэт,- простившись со своим детским республиканством, (я) решительно чуждался вопросов общественности и все более и более отдавался литературе». «Покинув людей», поэт уходил «в тишину», оставаясь наедине со своею «мечтой»; «старая проза» окружающей жизни в его «призраках и снах» превращалась в гармонический «мир очарований».
События империалистической войны, как в свое время поражение царизма в русско-японской войне 1904-1905 годов, дали Брюсову возможность еще глубже постичь антигуманный характер политического строя России. К рассматриваемому периоду относится весьма активное общение Брюсова с А. М. Горьким. Еще в 1900 году великий пролетарский писатель почувствовал в Брюсове «что-то крепкое, твердое». «Вы, мне кажется, могли бы хорошо заступиться за угнетаемого человека…»,- писал он тогда в связи с событиями в Киевском университете. Теперь же у Горького устанавливается с Брюсовым прочный и длительный контакт. «Очень хочется работать с Вами много и долго,- пишет ему Горький.- И — это не комплимент, поверьте! — я не знаю в русской литературе человека более деятельного, чем Вы. Превосходный Вы работник» 2. В эти годы Брюсов печатается в «Новой жизни», получает приглашение участвовать в горьковской «Летописи», много работает над переводами издающейся по инициативе Горького антологии «Поэзия Армении» 3. В дни, когда Горького особенно рьяно травила реакционная преса, он посвящает ему сонет «Максиму Горькому в июле 1917 года».
Преодоление Брюсовым его изначальных символистских принципов происходило не без влияния великого Буревестника революции. Брюсов продолжает свои творческие эксперименты. Поиски более выразительных художественных форм ведутся им как бы
В нескольких направлениях одновременно: он прибегает к зримой классической пластике и к весьма абстрактной символике; его стих то песенно-музыкален, то рационалистически строг и сух: он как бы нарочито сковывается чеканными формами. Строгие «геометрические» линии брюсовского стихосложения являются как, бы живой иллюстрацией к известному афоризму Пушкина: «Вдохновение нужно в поэзии, как и в геометрии».
В широком поэтическом диапазоне Брюсова предоктябрьского десятилетия доминирующей является нота постоянно усиливающегося тяготения к максимальной осязаемости, предметности изображения, к воспетой впоследствии Маяковским «весомости», «грубости» и «зримости» стиха. Это одна из главных особенностей мастерства Брюсова, отмежевавших его от символистской поэзии. «Брюсов любит материю, любит камень и металл больше, чем лучи, газ и пары, любит весомую, подчиняющуюся чеканке природу более, чем неуловимое и невыразимое»,- писал А. В. Луначарский’. Основной тенденцией творческого развития Брюсова 900-х годов была тенденция перехода от субъективно-лирического созерцания действительности — реальной и мнимой — к ее объективно-эпическому воспроизведению. Это выразилось и в обращении Брюсова к — крупным литературным формам и жанрам (поэтическим и прозаическим), и в тех ощутимых изменениях, которые претерпел в его творчестве 900-х годов жанр лирической миниатюры.
В период между двумя русскими революциями (1905 г. и Октябрьской 1917 г.) как никогда широко проявились разнообразнейшие творческие возможности Брюсова. Наряду с называвшимися здесь художественными произведениями в это время появляются лучшие работы Брюсова-пушкиниста, в частности литературоведческие трактаты о «Медном всаднике» и «Маленьких трагедиях», создается книга «Далекие и близкие» (1912), содержащая ценные наблюдения над творчеством русских поэтов «от Тютчева до наших дней», пишутся оригинальные исследования по теории стихосложения, объединенные в сборник «Опыты» (92-98), и, наконец, продолжается работа над переводами лучших образцов мировой поэзии — древнегреческой, римской, английской, немецкой, французской, итальянской, финской, латышской, армянской, украинской.