Дневник путешествие в творчестве Мацуо Басе

Отличие европейского дневника-путешествия от японского «чистого» дневника и дневника-путешествия заключается в том, что европейский путешественник претерпевает определенную внутреннюю эволюцию — это видно, например, и в радищевском «Путешествия из Петербурга в Москву», и в «Сентиментальном путешествии» Стерна. Японский дневник-путешествие не дает эволюцию героя. Дневник «По тропинкам Севера», как и другие произведения Басе этого жанра, можно сравнить с «нанизанными строфами» — с рэнга, только здесь «строфы» длиннее и написаны прозой с яркими вкраплениями-звездочками — хокку. Единство этим рэнга придает образ автора — внимательного и тонкого наблюдателя, чуткого и к, казалось бы, незаметным и малопривлекательным явлениям природы и человеческой жизни, и не скрывающего своего восторга при виде общепризнанных красот японской природы.
В 27-й главе Басе описывает свое посещение Гавани Цуруга, где полнолуние считается особенно красивым (а любование луной распространено в японском быту): «Мало-помалу скрылся пик Сиранэ и показался пик Хина. Я перешел мост Асамуцу; у тростника в Тамаз колосились кисти. Миновал заставу Угуису, перешел перевал Юноо и в Хютагадзе, на горе Казруяма, слышал шорох первых диких гусей. В четырнадцатый день в сумерки я остановился в гостинице в гавани Цуруга. В эту ночь луна была особенно ясной. «И завтрашней ночью будет так же?» — спросил я. «Ясно ль, пасмурно ль будет в следующую ночь, здесь на Севере знать заранее трудно»… На пятнадцатый день, как и сказал хозяин, пошел дождь.
— Полная луна!
— Как погода севера
— Переменчива…
Но чаще всего взор поэта привлекают места с неброской красотой, требующей для ее восприятия острой наблюдательности, тонкой культуры любования, умения вскрыть красоту, заложенную во всех проявлениях жизни человека и природы. При этом Басе как бы подготавливает читателя к встрече с прекрасным, отходя сам в сторону — остальное должен домыслить читатель. Проанализируем одну из глав произведения, обращая внимание и на своеобразие композиционного построения: «. Когда исчерпаны были все виды бухт и гор, воды и суши, душа затосковала по Кисакате. Направившись на северо-восток от гавани Саката, я переходил горы, следовал вдоль берега, ступал по песку. Когда солнце уже понемногу клонилось к закату, — ветер с моря стал взметать прибрежный песок, заморосил дождь и скрыл гору Текай.
Я брел в потемках наугад. «И при дожде все по-особому, и, когда прояснится, будет любопытно!» — так подумав, я забрался в крытую камышом хижину рыбака и стал ждать, пока перестанет дождь. Наутро, когда небо совсем прояснилось и радостно засверкало солнце, я поплыл в лодке к Кисакате». Далее следует описание бухты Кисакатн. Но обращает на себя внимание, что ожидание любопытного пейзажного мотива на солнце не завершено, этот фрагмент создает впечатление незаконченности: автор только констатирует, что небо прояснилось и радостно засверкало солнце. А что же чувствует сам автор? Пусть читатель «дочувствует» этот вид при солнце самостоятельно. Так незаметно Басе вовлекает читателя в путешествие по тропинкам японского Севера.
Во второй части главы Басе как бы забывает о конечной цели поездки, намеченной в начале главы — Кисакате. Он продолжает: «Прежде всего, я подвел лодку к острову Ноина — Ноинсима — и посетил место его трехлетнего уединения. Сошел с лодки на другом берегу. Здесь, как память о Сайге, стоит старая вишня, воспетая в стихе: «Над цветами». На берегу есть курган, — говорят, могила императрицы Дзинго. Храм зовется Камандзюдоси.
Я не слыхал, чтобы она здесь бывала. Как же так?» Скрытая, не высказанная прямо радость от вида горы Текай при ярком солнце сменилась элегическим настроением, вызванным встречей с местами, связанными с Сайге и с памятью о императрице Дзинго. В заключительной части главы происходит встреча с Кисакатой: «Усевшись в келье в этом храме, я поднял штору и одним взглядом вобрал весь вид: на юге гора Текай упирается в небо, а отражение ее падает в море. На западе дорогу преграждает застава Муямуя. На востоке возведена насыпь, и виднеется далеко дорога на Акиту. С севера раскинулось море, и место, куда заходят волны, зовется Сиогоси. Мацусима словно смеется, Кисаката словно досадует. К унынию прибавляется печаль.
— О Сиогоси!
— Здесь цапли мочат ноги,
— Прохладно море.
По европейской традиции, поэт должен был бы радоваться, что наконец-то состоялась встреча с целью поездки, но Басе печален. Вид бухты в дождь напоминает поэту историю китайской красавицы Сиши, наложницы императора, который из-за любви к ней забросил все государственные дела. Сиши это так тревожило, что она постоянно хмурилась. Так радостное ожидание встречи с Кисакатой перерастает в печаль. Как это по-японски! О6ратим внимание и на удивительный пейзаж, перерастающий в эпический образ Японии, вмещенный даже не в одно предложение, а в его часть: «на юге гора Текай упирается в небо, а отражение ее падает в море. На западе дорогу преграждает застава Муямуя. На востоке возведена насыпь, и виднеется далеко дорога на Акиту. С севера раскинулось море, и место, куда заходят волны, зовется Сиогоси». Это как у Сайге: ни одного лишнего слова. Но глава еще не завершена. Вслед за двумя своими хокку Басе помещает хокку Соры, долгое время разделявшего с Басе путевые тяготи.
— Праздник
— О, Кисаката!
— Что едят сегодня?
— Священный праздник…
— (Сора)
— Затем следует хокку Тзйдзики:
— Шалаш рыбачий.
— Лежат дверные доски.
— Прохладный вечер…
Заканчивается глава строчкой Басе и еще одним хокку Соры. Включая стихотворения Соры и Тэйдзики, Басе превращает главу из монолога в дружескую беседу трех поэтов, предоставляя право Соре и Тэйдзики на свои точки зрения, на дополнительные оттенки поэтического восприятии природы. Таким образом, печаль автора от встречи с Кисакатой сменяется праздничным настроением, вызываемым стихотворением Соры, завершается картиной рыбачьего шалаша и в финале главы автор (вместе с читателем) как бы взмывает вверх над пеной волн к соколиному гнезду. Какие тонкие и разнообразные перепады настроений, внедренные всего в одну главу!
Любопытно начинается следующая глава: «Жаль было расставаться с Сакатой, и день шел за днем. Но вот загрустил я по небосводу Хокурикудо». Читателя ждут следующие переливы настроений… Странствия Басе являютея одновременно и путешествием в прошлое Японии, постепенно напоминающим о себе то развалинами, то какими-нибудь легендами, то памятными местами.
Уже во второй главе Басе пишет: «Сходил поклониться в Муроно Ясиму. Мой спутник Сора рассказал: «Здешнее божество именуется Коно Ханасукуяхимз. Это та же самая богиня, что и в храме на горе Фудзи. Она вошла в глухо обмазанное жилище, зажгла огонь, закляла, и так родился бог Хоходоминомикого. С той поры это место называют Муроно Ясима — Когли Муро. Оттого же иногда зовут Кэмури — Дым. Такое предание ходит по свету». В 6-й главе Басе посещает развалины горной кельи настоятеля одной из сект Буте. В 13-й главе он пишет о стеле в деревне Итикава у замка Тага: «… Если соскоблить мох, еле заметно проступают знаки. На ней обозначено число до границ уезда в четырех направлениях».
Басе цитирует надпись «Сей замок воздвигнут в первый год Дзинки главноначальствующим и военачальником тиндзюфу Оно Асон Адзуморо и перестроен в шестой год Тзмпэй Ходзи советником и наместником областей Токайдо и Тосандзи, военачальником тиндзюфу Эми Асон Асакари. Первый день двенадцатого месяца» и комментирует следующим образом: «Это приходится на годы царствования императора Сему. Хотя доныне из уст в уста ходит множество преданий о воспетых в древности местах, но горы рушатся, реки мелеют, дороги прокладываются заново, камни оседают и прячутся в землю, деревья дряхлеют и уступают место свежей поросли, время идет, век сменяется, и сам след их недостоверен! Но здесь перед нами, нет сомнения, памятник тысячелетний, и мы своими глазами познаем сердца древних.
Вот заслуга моих хождений, радость до конца моих дней! — от этой мысли я забыл трудности пути и только лил слезы». Люди, встреченные поэтом на «тропинках Севера», — это и хозяева гостиниц, и монахи, и куртизанки, и рыбаки, и крестьяне, дровосеки, охотники, паломники. С кем не встречался Басе в пути — так это знать и чиновничество.
Особо отмечает Басе встречи с любителями поэзии и вообще людьми искусства. Спутником в странствиях некоторое время был Сора: «Фамилия Сора — Кавааи, зовется он Согоро. Он живет под сенью банана возле моего дома и помогает мне в заботах о воде и топливе. И на этот раз он был рад повидать вместе со мной Мацусиму и Кисакагу и облегчить мне тяготы пути. На заре в день выхода в путь он сбрил себе волосы, облачился в черную монашескую одежду и знаки своего имени «Сого» — «весь» и «пять» — изменил на другие — «вера» и «просветление».