Всю свою жизнь, начиная с раннего детства, Марина Цветаева преклонялась перед гением «солнца русской поэзии» — Пушкина. Об этом свидетельствуют ее записи в творческих тетрадях, многочисленные лирическая проза. Летом 1936 года, находясь в эмиграции, Цветаева перевела 18 стихотворений Пушкина на французский язык. А через год предложила журналу «Современные записки», выходившему в Париже, поэтический цикл «Стихи к Пушкину». В письме к А. А. Тесковой (26 января 1937 г.) поэтесса, характеризуя эти произведения, писала:
«Стихи к Пушкину»… совершенно не представляю себе, чтобы кто-нибудь осмелился читать, кроме меня. Страшно резки, страшно вольные, ничего общего с канонизированным Пушкиным не имеющие, и все имеющие — обратное канону. Опасные стихи… Они внутренно — революционны… внутренно — мятежные, с вызовом каждой строки… они мой, поэта, единоличный вызов — лицемерам тогда и теперь…»
Опасения Цветаевой имели под собой основания: журнал, в котором крепки были монархические идеи, опубликовал только 4 стихотворения из 6, причем первое — «Бич жандармов, Бог студентов…» — в сокращенном виде.
Взгляды Марины Цветаевой вызвали возмущение эмигрантских «пушкиноведов», пытавшихся «пригладить и причесать» Пушкина, представить его покорным слугою царя и придворным поэтом. К ним обращены слова Цветаевой в этом же стихотворении:
Что вы делаете карлы,
Этот — голубей олив
Самый вольный, самый крайний
Лоб — навеки заклеймив
Низостью двуединой
Золота и середины?
Стихотворение «Станок», вошедшее в цикл «Стихи к Пушкину», посвящено проблеме поэтического вдохновения. Вдохновение, по Цветаевой,- прежде всего ежедневный тяжелый труд. Вдохновение — не подарок благосклонных небес, а результат усилий духа. Ограничивая себя в земных радостях, удовольствиях, поэт все физические и духовные силы отдает творчеству, приближая те прекрасные моменты интеллектуального подъема, которые принято называть вдохновением. И поэтическая жизнь Пушкина — тому яркий и убедительный пример.
Безусловным шедевром является заключительное стихотворение цикла «Стихи к Пушкину» — «Нет, бил барабан перед смутным полком…». Его можно рекомендовать учащимся выучить наизусть.
Нет, бил барабан перед смутным полком, Когда мы вождя хоронили: То зубы царевы над мертвым певцом Почетную дробь выводили.
Такой уж почет, что ближайшим друзьям Нет места.
В изглавьи, в изножьи,
И справа, и слева — ручищи по швам
Жандармские груди и рожи.
Не дивно ли — и на тишайшем из лож
Пребыть поднадзорным мальчишкой?
На что-то, на что-то, на что-то похож
Почет сей: почетно — да слишком!
Гляди, мол, страна, как, молве вопреки,
Монарх о поэте печется!
Почетно — почетно — почетно — архи-Почетно,- почетно — до черту!
Кого ж это так — точно воры вора
Пристреленного — выносили? Изменника? Нет.
С проходного двора — Умнейшего мужа России.
Содержание стихотворения в точности согласуется с воспоминаниями друзей Пушкина П. А. Вяземского и В. А. Жуковского о похоронах «умнейшего мужа России». По свидетельству Вяземского, в день похорон Пушкина в его доме, «где собралось человек десять друзей и близких… очутился целый корпус жандармов». А Жуковский писал, что «назначенную для отпевания церковь пере-мениш, тело перенесли в нее ночью, с какою-то тайною,
Всех поразившею, без факелов, почти без проводников; и в минуту выноса, на которую собралось не более десяти — ближайших друзей Пушкина, жандармы наполнили ту горницу, где молились об умершем, нас оцепили, и мы, так сказать, под стражей проводили тело до церкви». Вот откуда в стихотворении Цветаевой: «В изглавьи, в изножьи, И справа, и слева — ручищи по швам — Жандармские груди и рожи». Лексические сочетания «поднадзорный мальчишка», «точно воры вора пристреленного — выносили», «с проходного двора» усиливают тягостное впечатление от «почетных» похорон. Как барабанная дробь, звучат повторы «На что-то, на что-то, на что-то похож» и «Почетно — почетно — почетно — архи — Почетно,- почетно — до черту!» Это своеобразный ответ на вопрос, заложенный в 3-й и 4-й строках третьей строфы:
На что-то, на что-то, на что-то похож
Почет сей, почетно — да слишком!
«Почет сей» похож на экзекуцию: под барабанную дробь сквозь длинные шеренги солдат со шпицрутенами прогоняли нарушителя закона Российской империи. После такого «почета» редко кто оставался в живых. Таким образом, поэтесса подчеркивает, что похороны Пушкина — это продолжение дуэли, подготовленной и, как по нотам, разыгранной великосветскими «музыкантами». «Дирижером» же «оркестра» поэтесса называет царя, зубы которого «над мертвым певцом Почетную дробь выводили». Невольно вспоминаются слова из цветаевского эссе «Мой Пушкин»: «Да, по существу, третьего в этой дуэли не было. Было двое: любой и один. То есть вечные действующие лица пушкинской лирики: поэт — и чернь. Чернь, на этот раз в мундире кавалергарда, убила — поэта. А Гончарова, как и Николай I,- всегда найдутся». Как видим, в очерке главной виновницей гибели поэта Цветаева считает великосветскую «чернь», завистливую, постоянно интригующую, которая мстила поэту за его острые эпиграммы, дружбу с декабристами, независимость поведения и суждений. Цветаева как бы корректирует точку зрения, высказанную в цикле «Стихи к Пушкину».
(1 оценок, среднее: 5,00 из 5)Сочинение по литературе на тему: Два гения двух миров: Цветаева и Пушкин
Два гения двух миров: Цветаева и Пушкин