Историко литературное значение поэзии Пушкина

Эволюция творчества Пушкина соотносилась с литературным процессом в России первой трети XIX в. довольно сложно. Взаимоотношения Пушкина с литературным движением его времени строились качественно неоднородно но десятилетиям: в 1810-е гг., — когда он входил в литературу, учился литературному мастерству и был, так сказать, одним из многих; в 1820-е гг., — когда он был признан первым русским поэтом, и в 1830-е гг., — когда критика того времени заявила о падении влияния Пушкина на современную литературу.
В построении общего курса истории новой русской литературы обычно прослеживается главная закономерность, определяющая ее поступательный ход: от классицизма — через романтизм — к реализму. Несмотря на то что время от времени предпринимаются попытки радикального переосмысления этой концепции, она остается общепринятой, так как в масштабах столетия (середина XVIII-середина XIX в.) она безусловно верна. Недоумения начинаются лишь тогда, когда в соответствии с этой формулой мы пытаемся осмыслить конкретные историко-литературные явления конца XVIII-начала XIX в.
Первым в ряду этих недоумений является вопрос о судьбе русского классицизма и русского просветительства. Принято считать, что кризис классицистического направления наметился в творчестве Хераскова и писателей его круга (1770-е гг.), и к началу XIX в. это направление, сохранившее немало адептов вплоть до 1820-х гг., выступает как архаическое, рутинное, реакционное.
Стоит, однако, выйти за границы собственно литературных представлений, чтобы увидеть, что классицизм в русском искусстве XIX в. сохранял свои позиции и был ознаменован многими выдающимися достижениями. Нельзя считать преодоленным рационалистический культ разума и государственно-гражданских добродетелей: в русской литературе первой четверти XIX в. он в равной степени обнаруживается в творчестве так называемых поэтов-радищевцев, в вольнолюбивой лирике Пушкина конца 1810-х гг., в поэзии декабристов. Если оценивать романтизм как «первую реакцию против французской революции и связанного с нею просветительства», то следует признать, что зачисление указанных выше литературных явлений по ведомству романтизма производится лишь в силу априорного убеждения в том, что в XIX в. мог существовать только «ложноклассицизм» и невозможен был классицизм гражданский, просветительский.
Это не значит, конечно, что в начале XIX в. в русском искусстве не отмечались романтические веяния как своеобразная реакция на просветительство. Именно в первые годы столетия они становятся очень заметными. На этой волне в русскую литературу вошел Жуковский, разительный успех выпал на долю драматургии В. А. Озерова с ее меланхолическим лиризмом. Если придерживаться четких историко-литературных дефиниций, то нельзя не оценить как романтическую (точнее, предромантическую) и программу идеологов патриархальной самобытности, в закреплении самодержавно-крепостнического уклада России видевших панацею от «французского разврата». Программа эта была скорее публицистической, чем чисто литературной (ср. «Рассуждение о старом и новом слоге» А. С. Шишкова, «Мысли вслух на Красном крыльце» и «Плуг и соху» Ф. В. Растопчина, журнал С. П. Глинки «Русский вестник»), но влияние ее на литературу было значительным, — достаточно вспомнить в этом отношении и правильно осмыслить знаменитую полемику о языке художественной литературы.
Таким образом, в начале XIX в. мы наблюдаем вторую (после Хераскова) волну романтических веяний. Но говорить о полном разрушении в это время классицистического направления, на наш взгляд, еще нельзя. Конечно, жанровая система классицизма к этому времени была уже серьезно деформирована, на общей просветительской идеологической основе сентиментализм и гражданский классицизм подчас сливались. Показательна в этом отношении повесть Н. М. Карамзина «Марфа-посадница», в сюжете и композиции которой обнаруживаются контуры классицистической трагедии.
Патриотический подъем, вызванный войной 1812 — 1815 гг., и успешное завершение труднейшей в истории России военной кампании не могли не упрочить авторитета российской государственности. Важно отметить и то, что в эти годы в русском обществе в качестве реакции на пессимизм начала XIX в. широко распространились настроения радости, наслаждения жизнью, убеждение в оправданности человеческого стремления к счастью.
Именно в этой атмосфере общественного подъема пробует своей поэтический голос Пушкин. Историко-литературное качество ранней поэзии Пушкина следует определять по «школе легкой поэзии», к которой он в то время принадлежал и которая была по-своему прекрасной школой для молодого поэта, обретавшего в ней не только гармоническую точность стиля, но и оптимистическую ясность просветительского взгляда на жизнь. Такое настроение не исключало и более принципиального вольномыслия и высоких тем, — поэтому в раннем творчестве Пушкина ощущается и струя высокого классицизма («Воспоминания в Царском Селе», «Александру», «Лицинию»), и сатирическая, прежде всего литературно-пародийная, направленность.
Подобное органическое сочетание высокой тематики и «легких» мотивов можно проследить и в русском изобразительном искусстве того времени: так, Федор Толстой наряду с медальонами на темы Отечественной войны исполняет иллюстрации к поэме И. Ф. Богдановича «Душенька», Бруни наряду с картиной «Смерть Камиллы, сестры Горация» пишет «Вакханку», Брюллов наряду с «Последним днем Помпеи» пишет «Полдень». Однако в раннем творчестве Пушкина — иная иерархия жанров: жанры легкой поэзии здесь занимают основное место, определяют его основную тональность.
Нас не должно смущать то обстоятельство, что величайший русский поэт вышел из периферийной в системе развитого классицизма школы. В этом, вероятно, необходимо увидеть проявление наиболее общих закономерностей литературного развития в переходные эпохи, когда периферия обычно и становится областью перспективных художественных исканий. Связывая своим творчеством «век минувший» и «век нынешний», Пушкин проходит все эпохи новой русской литературы, не теряя впоследствии ничего из обретенного на этом пути. Поэзия радости жизни поэтому не только этап пушкинского творчества, но и постоянная его составляющая. «Легкая поэзия» растворяется в больших жанрах его творчества — в поэме «Руслан и Людмила» и в романе в стихах «Евгений Онегин», составляет заметную струю в собственно пушкинской лирике, генетически определяет стиль поэзии и прозы Пушкина — экономию в отборе языковых средств, стремление к логической точности и насыщенности мыслью.
Любопытно, что южные поэмы Пушкина критического отпора почти не вызвали: они не посягали на классицистические жанры, принадлежа уже к иной — романтической — жанровой системе. Но основные споры по проблемам романтизма в русской критике развернулись именно в связи с южными поэмами — и с этих пор под прямым пушкинским влиянием в русской литературе надолго утверждается в качестве ведущего жанр романтической поэмы.