Краткое содержание Срезал Шукшин

Срезал

К старухе Агафье Журавлевой приехал сын Константин Иванович. С женой и дочкой. Проведать, отдохнуть. Подкатил на такси, и они всей семьей долго вытаскивали чемоданы из багажника. К вечеру в деревне узнали подробности: сам он — кандидат, жена тоже кандидат, дочь — школьница.

Вечером же у Глеба Капустина на крыльце собрались мужики. Как-то так получилось, что из их деревни много вышло знатных людей — полковник, два летчика, врач, корреспондент. И так повелось, что, когда знатные приезжали в деревню и в избе набивался вечером народ, приходил Глеб Капустин и срезал знатного гостя. И вот теперь приехал кандидат Журавлев…

Глеб вышел к мужикам на крыльцо, спросил: «Гости к бабке Агафье приехали?» «Кандидаты!» — «Кандидаты? — удивился Глеб. — Ну пошли проведаем кандидатов». Получалось, что мужики ведут Глеба, как опытного кулачного бойца.

Кандидат Константин Иванович встретил гостей радостно, захлопотал вокруг стола. Расселись. Разговор пошел дружнее, стали уж забывать про Глеба Капустина… И тут он попер на кандидата.

— В какой области выявляете себя? Философия?
— Можно и так сказать
— И как сейчас философия определяет понятие невесомости?
— Почему — сейчас?
— Но ведь явление открыто недавно. Натурфилософия определит это так, стратегическая философия — совершенно иначе…
— Да нет такой философии — стратегической, — заволновался кандидат. — Вы о чем вообще-то?
— Да, но есть диалектика природы, — спокойно, при общем внимании продолжал Глеб. — А природу определяет философия. Поэтому я и спрашиваю, нет ли растерянности среди философов?

Кандидат искренне засмеялся. Но засмеялся один и почувствовал неловкость. Позвал жену: «Валя, тут у нас какой-то странный разговор!»

— Хорошо, — продолжал Глеб, — а как вы относитесь к проблеме шаманизма?
— Да нет такой проблемы! — опять сплеча рубанул кандидат.

Теперь засмеялся Глеб.

— Ну на нет и суда нет. Проблемы нет, а эти… танцуют, звенят бубенчиками. Да? Но при же-ла-нии их как бы и нет. Верно… Еще один вопрос: как вы относитесь к тому, что Луна тоже дело рук разума. Что на ней есть разумные существа.
— Ну и что? — спросил кандидат.
— А где ваши расчеты естественных траекторий? Как вообще ваша космическая наука сюда может быть приложена?
— Вы кого спрашиваете?
— Вас, мыслителей. Мы-то ведь не мыслители, у нас зарплата не та. Но если вам интересно, могу поделиться. Я предложил бы начертить на песке схему нашей Солнечной системы, показать, где мы. А потом показать, по каким законам, скажем, я развивался.
— Интересно, по каким же? — с иронией спросил кандидат и значительно посмотрел на жену. Вот это он сделал зря, потому что значительный взгляд был перехвачен. Глеб взмыл ввысь и оттуда ударил по кандидату:
— Приглашаете жену посмеяться. Только, может быть, мы сперва научимся хотя бы газеты читать. Кандидатам это тоже бывает полезно…
— Послушайте!
— Да нет уж, послушали. Имели, так сказать, удовольствие. Поэтому позвольте вам заметить, господин кандидат, что кандидатство — это не костюм, который купил — и раз и навсегда. И даже костюм время от времени надо чистить. А уж кандидатство-то тем более… поддерживать надо.

На кандидата было неловко смотреть, он явно растерялся. Мужики отводили глаза.

— Нас, конечно, можно удивить, подкатить к дому на такси, вытащить из багажника пять чемоданов… Но… если приезжаете в этот народ, то подготовленней надо быть. Собранней. Скромнее.
— Да в чем же наша нескромность? — не выдержала жена кандидата.
— А вот когда одни останетесь, подумайте хорошенько. До свидания. Приятно провести отпуск… среди народа!

Глеб усмехнулся и не торопясь вышел из избы. Он не слышал, как потом мужики, расходясь от кандидата, говорили: «Оттянул он его! Дошлый, собака. Откуда он про Луну-то знает?.. Срезал». В голосе мужиков даже как бы жалость к кандидатам, сочувствие. Глеб же Капустин по-прежнему удивлял. Изумлял. Восхищал даже. Хоть любви тут не было. Глеб жесток, а жестокость никто, никогда, нигде не любил еще.

Вариант 2

Агафья Журавлева встречала сына с его женой и дочерью. Уже вечером деревня обсуждала, что супруги — кандидаты, а дочь учится в школе. Деревня у них слыла местными знаменитостями: были пару летчиков, корреспондент и даже полковник имелся. Стало традицией, что этих знатных людей у Глеба Капустина хорошо получалось на место ставить. Вот и сейчас мужики толпой за ним зашли, чтобы вместе отправиться к старухе Агафье.

Константин Иванович радушно пригласил гостей к столу. Завели дружный разговор, но тут вступил в него Капустин, про которого вроде как и подзабыли.

Начал он с того, что выяснил, в какой области Журавлев кандидатом является, но, несмотря на то, что тот назвал филфак, ловко перевел на другую тему. Глеба вдруг очень заинтересовало, как стратегическая философия трактует невесомость. А когда кандидат попытался заикнуться о том, что таковой не существует, заговорил о диалектике природы. Тут же, не давая ученому мужу опомниться, засыпал его вопросами по проблеме шаманизма, выставляя Журавлева в смешном для мужиков свете. Показав, что тот ничего не смыслит в поднятой теме, Капустин резко сменил предмет разговора. На сей раз это были инопланетяне, возможно, живущие внутри Луны, и то, каким образом можно было бы с ними общаться в случае контакта. Пока кандидат пытался понять, что же от него хочет странный собеседник, тот уже разложил перед благодарными слушателями примерную схему общения с инопланетянами, вновь посадив в лужу ученого человека.

Журавлев позвал свою супругу, чтобы та вместе с ним оценила этот непонятный диалог, но Капустин и это вывернул наизнанку, представив все, как будто они хотят посмеяться вместе над простым народом.

Напоследок Глеб прочел нотацию о скромности, необходимой городским ученым, когда они приезжают в деревню к ним. А когда опешившая пара спросила, в чем же они были так нескромны, Капустин им предложил об этом подумать на досуге.

Мастер по общению со всякими знатными людьми ушел раньше всех. Он вообще всегда с таких посиделок после своего «выступления» на потеху деревенским мужикам уходил один. А те только восхищались тем, как ловко срезает он местных знаменитостей.

Долго обсуждали его слова. Многое было в таких обсуждениях: восхищение находчивостью, удивление начитанности Глеба. Только любви в них не было, потому что Капустин был излишне жесток. А кто и когда эту жестокость любил.