Любовь к родной деревне в творчестве Рубцова

Любовь к родной деревне, ее природе и людям была одним из основных мотивов зрелого творчества Рубцова, хотя он не выпускал из виду всего многообразия современности:
В деревне виднее природа и люди.
Конечно, за всех говорить не берусь!
Виднее над полем при звездном салюте,
На чем подымалась великая Русь.
Метафора «звездный салют» на первый взгляд может показаться не очень удачной, объединяющей слишком далекие понятия: с салютом сравнимо небо лишь в пору звездопада где-то в середине августа, о чем в стихотворении не упоминается. Но строки эти исполнены глубочайшего смысла! Короткому свечению городского праздничного салюта Рубцов противопоставляет вечные звезды над полем, при свете которых поэту виднее источник силы и величия Руси, — оно, это самое поле, и человек на нем…
Эта неразрывная духовная связь с родными местами — благодатнейшая почва, на которой взрастает истинная поэзия. «Знаешь, почему я поэт?.. — спрашивал Есенин своего друга В. Эрлиха, и сам же отвечал: — У меня родина есть! У меня — Рязань! Я вышел оттуда и, какой ни на есть, а приду туда же… Хочешь добрый совет получить? Ищи родину! Найдешь — пан! Не найдешь — все псу под хвост пойдет. Нет поэта без родины!» Об этом же говорил и Рубцов, приехав в 1965 году на экзаменационную сессию в Литинститут и встретившись там с молодыми стихотворцами, приехавшими в Москву из дальних мест и оказавшимися «меж городом и селом»: «Что вы за поэты такие? О чем вы пишете и как? Клянетесь в любви, а сами равнодушны. Оторвались от деревни и не пришли к городу. А у меня есть тема своя, данная от рождения, деревенская. Понятно?!».
Рубцов обрел свою поэтическую родину, однако жизнь его в Никольском на первых порах была нелегкой.
Тем не менее, несмотря на трудности, эта осень была для него довольно плодотворной. Не имея возможности слушать лекции в Литинституте, Рубцов учился самостоятельно, читал русскую классику, особенно Толстого, пробовал свои силы в прозе и переводе, написал немало и собственных стихов. Впрочем, выражение «писать стихи» по отношению к Рубцову не совсем точно. Стихи он не писал, а складывал в уме: «Вообще я почти никогда не использую ручку и чернила и не имею их, — сообщал он С. Викулову в ту осень. — Далее не все чистовики отпечатываю на машинке — так что умру, наверно, с целым сборником, да и большим, стихов, «напечатанных» или «записанных» только в моей беспорядочной голове». К сожалению, поэт был не так уж далек от истины, и о том, сколько написанных тогда стихов мы не знаем и не узнаем теперь никогда, можно только предполагать.
Дело осложнялось еще и тем, что печатали Рубцова не так часто, как ему хотелось, и это иногда наводило поэта на грустные мысли о бесполезности своего творчества, порождало чувство усталости и безразличия. Однако было бы неверно думать, что поэт равнодушно относился к написанному им — наоборот, он постоянно шлифовал свои стихи, стремился улучшить даже те, которые уже отдал в печать.
Где-то в это время Рубцов подготовил и сдал в Северо-Западное книжное издательство рукопись своего первого сборника.
«Лирика» Николая Рубцова была издана в 1965 году трехтысячным тиражом и сейчас уже стала библиографической редкостью. Открывалась книжка, стихотворением «Родная деревня» с четко названным адресом: «Люблю я деревню Николу, где кончил начальную школу». Это было началом развития темы «малой родины» в поэзии Рубцова. Несколько шире тема раскрывалась в стихотворении «Хозяйка»: от «сиротского смысла семейных фотографий» — многие из запечатленных на них не вернулись с войны — Рубцов приходит к постижению мира прошедшего в мире настоящем. Как бы одновременно в сегодняшнем и вчерашнем времени живет хозяйка избы, куда автор заглянул на огонек. И хотя ключевые рубцовские строки, раскрывающие его видение мира, здесь уже найдены, стихотворение «Хозяйка» еще не превратилось в тот «Русский огонек», который потом станет одним из известнейших стихотворений.
Но Рубцовым уже четко определен путь, по которому будет развиваться его поэзия. Чувство исторического прошлого — главная составная часть его мироощущения в целом. Наиболее полно это выразилось в стихотворении «Видения на холме», где прошлое раскрывается в современном, настоящем, как бы получает обратную перспективу, — поэт проникает в нем в глубину прошедших веков:
Взбегу на холм и упаду в траву.
И древностью повеет вдруг из дола!
Засвищут стрелы, словно наяву,
Блеснет в глаза кривым ножом монгола!
Казалось бы, холм за деревенской околицей — не такая уж большая высота, но с нее поэту видна вся Родина — не в пространственном, а в историческом, во временном плане, вплоть до татаро-монгольского нашествия, принесшего Руси столько горя. Возвращаясь из глубины веков к современности, поэт как бы соединяет их, связывает в единое целое, оттого сегодняшние картины у Рубцова глубоко историчны:
За все твои страдания и битвы
Люблю твою, Россия, старину,
Твои леса, погосты и молитвы,
Люблю твои избушки и цветы,
И небеса, горящие от зноя,
И шепот ив у омутной воды,
Люблю навек, до вечного покоя…
Однако в «Лирике» было немало строк, еще не выражавших, а только предвосхищавших тонкую элегичность Рубцова.
Тогда еще трудно было говорить о продолжении Рубцовым традиций Тютчева и Фета. Однако не случайно стихотворение «Приезд Тютчева», опубликованное уже в первой книге Рубцова, без изменений вошло во многие последующие, хотя критика после публикации его в «Звезде полей» и отмечала, что вряд ли можно отнести к престарелому Тютчеву слова о том, что «дамы всей столицы о нем шептались по ночам» или «А он блистал… играя взглядом».
То, что Тютчев не был случайным гостем в его стихах, Николай Рубцов доказал всем своим творчеством. Уже в первом сборнике его лирика удивляла своей чистотой и акварельной прозрачностью, в которой чувствовалось что-то знобяще-предосеннее:
Летят журавли высоко
Под куполом светлых небес,
И лодка, шурша осокой,
Плывет по каналу в лес.
И холодно так, и чисто,
И светлый канал волнист,
И с дерева с легким свистом
Слетает осенний лист.
В этих опубликованных в «Лирике» стихах уже ясно виден твердый почерк талантливого художника. Однако первый сборник стихов Н. Рубцова не обратил на себя внимания критиков. Кроме того, что голос поэта еще не зазвучал в полную силу, была и другая, и пожалуй, главная причина, почему «Лирика» осталась незамеченной. «Не нужно прибегать к счетно-вычислительной технике, — писал примерно в это же время М. Исаковский в статье «Доколе?», — чтобы прийти к выводу, что у нас в стране ежедневно (подчеркиваю — ежедневно!) выходит пять или даже семь стихотворных сборников, или около 1700 — 2400 сборников в год! К сожалению, у нас много людей (в том числе среди поэтов), которые в чрезмерном обилии бумаги, заполненной стихами, видят только рост нашей поэзии и ничего другого: мол, поэзия поднялась на новую ступень, мы стали писать лучше, чем, положим, до войны, стихотворные сборники расходятся чуть ли не в один день, и т. д. и т. п. Все это было бы просто замечательно, если бы мы порой не обманывали самих себя, если бы в этом была нужная доля трезвой и объективной правды. Но ее-то, этой правды, как раз и нет. Непомерное обилие стихов — это, к большому моему сожалению, вовсе не рост нашей поэзии. Это инфляция, ее обесценение».