Обзор произведений Замятина

Статья известного русского писателя А. Ремизова, посвященная памяти Евгения Ивановича Замятина, завершается знаменательными словами: ‘И в третий раз я его видел во сне… Я его увидел у калитки сада — чудесный сад! — и он был не тот затравленный, озирающийся, с запечатанным сердцем и с запечатанными устами, каким он появился в Париже, а тот Замятин, каким пришел он к нам на Таврическую после «Уездного». И я подумал тогда: …какой он умный! И мы вошли в сад». В этих строках и цветаевский мотив сада, чисто русский, пронзительный, и пророчество — посмертная судьба двух больших художников, одновременно возвращаемых отечественной литературе.
В течение нескольких десятилетий Замятин находился на положении изгоя в русской культуре. Его имя часто мелькало на страницах различных изданий, и всегда в негативном контексте. Его знаменитая статья «Я боюсь», цитируемая в тщательно препарированном виде, служила иллюстрацией враждебного отношения писателя к советской России. После издания четырехтомного собрания сочинений в 1929 году Замятина на родине почти не печатали. Возвращение его наследия началось в 1986 году публикацией сборника повестей и рассказов.
Столь длительное замалчивание творчества писателя было связано в первую очередь с естественным нежеланием литературных функционеров расстаться с привычным, десятилетиями шлифуемым мифом. Такова судьба художников-борцов, которые и после смерти становятся героями не сразу. Замятин был еретиком и по призванию, и по убеждениям. Он выдвигал принцип еретической литературы, видя в ней средство борьбы с «объизвествлением, корой, мхом, покоем». Предназначение искусства Замятин видел в осуществлении им провидческой функции; художник, критически настроенный по отношению к современности, «должен говорить о завтра».
Главным признаком творческой концепции Замятина является сформулированный им принцип «антиэнтропийности» искусства. Свои теоретические положения писатель последовательно осуществлял в художественной практике. Повествуя о застойном быте царской России, он провидел в ней ростки революции; анализируя послеоктябрьское бытие, писатель прозорливо предугадывал движение его к догмату.
В известном романе-антиутопии «Мы», впервые опубликованном в нашей стране в 1988 году и прочитываемом как политический памфлет, Замятин не «угадал» и не «увидел», а математически точно просчитал тенденцию исторического развития общественной структуры. Замятина обвиняли в недоверии к революции. Это было несправедливо. Писатель принял идеи Октября, видя в этом событии освобождение общества от энтропийного состояния; он подвергал критике издержки революционного процесса, среди которых наиболее опасной считал тенденцию к дегуманизации общественного сознания. Утверждая космический закон революции, Замятин считал классовый подход к развитию общества односторонним и ограниченным. Он стремился отстоять общечеловеческие, универсальные законы. Этот пафос художника составил основное содержание его антиутопии.
Роман «Мы» написан в 1920 году. К этому времени Замятин был широко известным писателем. Он являлся автором повести «Уездное», высоко оцененной критикой, его перу принадлежали повести, рассказы, сказки, в которых проявился критический пафос писателя, склонного к иронии, аллегории, сатире, гротеску. В то же время повествовательная манера художника не отличалась строгой рациональностью. Его стиль соединял в себе рационалистичность и «женственный лиризм», который был замечен критикой еще в 20-е годы. Манера художника формировалась столкновением двух авторских эмоций — любви к провинциальной России и ненависти к ее косному, тупому быту. Многие персонажи замятин-ских произведений носят сатирический характер, а подчас наделены и чертами гротеска. В повести «Уездное» уродливы и страшны фигуры урядника Анфима Барыбы, купчихи Чеботарихи, комически жалки пьяница монах Евсей и доморощенный «философ» портной Тимоша. В структуре каждого персонажа выделены доминантные черты, совокупность которых создает символический образ чудовищного «энтропийного» Уездного.
Состояние неосознанного бытия Замятин подвергает критике в повести «Алатырь» (1914), в которой преобладает комически-пародийное начало. Шаржированный быт провинциального городка в известной степени спроецирован на российское претенциозное бытие накануне революции. Изуродованное сознание русского провинциала вызывает не гнев, а сожаление художника, поэтому эта повесть лишена резкой сатиризации. Большей гротесковостью отличается повесть «На куличках» (1914), в которой описана бездуховность, моральная опустошенность, безнравственность царской армии. Автор, следуя своей манере заострять образ путем усиления отдельных его черт, создал традиционную в классической литературе галерею сатирических характеров. Распутник, подлец, глупец, интриган, бездельник, растяпа, неудачник, педант — все отрицательные свойства человеческой натуры представлены в повести. Однако авторский пафос и здесь проявляется не только в осуждении порока, но и в сочувствии тем героям, которые страдают или погибают под гнетом мещански-застойной атмосферы. Синтез столь разнонаправленных эмоций оказывает существенное влияние на формирование иронической манеры повествования.
Ирония составляет пафос большинства маленьких сказок, созданных писателем в последующие два-три года. Сюжеты этих сказок строятся на ироническом переосмыслении житейских ситуаций, в которых обнаруживается несостоятельность того или иного человеческого свойства или идеи. Замятин высмеивает гордыню и суетность («Дьячок»), посягательство на законы природы («Петр Петрович»), благонамеренность глупости («Ангел Дормидон»), самоуверенность ограниченности («Картинки»), гонор невежества («Электричество») В то же время эти сказки вызывают социальные ассоциации. Наметилась явная тенденция к аллегоричности, которая в послеоктябрьском творчестве оформилась в самостоятельный жанр.
Сразу после революции Замятин создает целый ряд аллегорических рассказов, отразивших гуманистическую позицию художника: «Глаза», «Церковь божия», «Сподручница грешных», «Дракон», «Арапы», «Мамай», «Пещера». Последние два рассказа выделяются среди прочих обшей критической идеей. В них особенно наглядно проиллюстрирована авторская мысль о неизбежности деградации гуманизма в условиях «пещерной» жизни, возвращающей человека к тем временам, когда общество еще не знало главных заповедей «не укради» и «не убий». «Пещерная» жизнь послеоктябрьской России грозила, по мысли писателя, уничтожить гуманизм. Современники не понимали максимализма Замятина, критиковавшего послереволюционную действительность с позиций гуманизма. Художник вынужден был объяснять свои творческие принципы. Он говорил, что не может пройти молча мимо глупости и лицемерия, что критиковал это в царской России и в Англии и продолжает критиковать в новой России. Но объяснения мало помогали, и писателя упрекали за потерю контакта с эпохой. Наибольшему осуждению подвергся роман «Мы», в котором современники увидели пасквиль на коммунизм.