Остатки старой французской народной лирики и драмы

Лучше всего сохранился французский героический эпос. Он дошел до нас в виде поэм (общим числом около 100), из которых древнейшие — в той форме, в какой мы их сейчас имеем,- возникли в самом конце XI в., а наиболее поздние относятся к XIV в. Однако даже самые ранние из сохранившихся поэм представляют собой переработку более старых поэм или песен, развивавшихся перед тем в течение двух или трех столетий. Это длительное развитие, в котором принимали участие различные общественные слои — дружинная среда, широкие народные массы, жонглеры и грамотеи-клирики,- имело результатом глубокое изменение как формы и стиля песен-поэм, так и их содержания.
Сохранившиеся до нас поэмы носят название шансон де жест (буквально — «песни о деяниях»). Они имеют различный объем — от 1000 до 20 000 строк и состоят из неравной длины строф, или «тирад», содержащих каждая от 5 до 40 десятисложных, с цезурой после 4-го или 6-го слога, стихов, связанных ассонансами, которые в более поздних редакциях обычно заменены точными рифмами. Поэмы эти предназначались для пения, причем, как и в наших былинах, одна и та же мелодия была сквозной для всей поэмы, повторяясь из строки в строку. Их исполнителями, а нередко и авторами были жонглеры, которые разносили их по всей Франции. Привлекши к себе внимание присутствующих и собрав вокруг себя сначала небольшой, но постепенно возрастающий кружок слушателей, жонглер энергичным возгласом приглашал их к молчанию и затем начинал петь речитативом, аккомпанируя себе на маленькой арфе или, чаще, на виоле. Если он не успевал до наступления ночи закончить всю поэму, он прерывал пение и откладывал до следующего дня. Если поэма была очень обширна, ее хватало иногда на неделю.
Три темы составляют основное содержание французского эпоса: 1) оборона родины от внешних врагов — мавров (или сарацин), норманнов, саксов и т. д.; 2) верная служба королю, охрана его прав и искоренение изменников; 3) кровавые феодальные распри. Выбор этих тем соответствует тогдашнему политическому сознанию народных масс, инстинктивно тянувшихся к национальному единству, видевших в феодалах главное зло, терзавшее родину, и утопически мечтавших найти в короле защиту от их самоуправства и жестокости.
Первые две темы всегда связаны в поэмах с образом доброго и мудрого короля. В большинстве поэм король называется Карлом Великим, ибо воспоминание об этом могучем властителе (768-814), одержавшем множество крупных побед и короновавшемся в 800 г. императором, закрепились в потомстве, заслонив в эпическом предании многие другие имена. Карл в поэмах предстает в идеализированном виде: он всегда справедлив и обычно ласков, хотя, когда нужно, умеет быть и суровым. Он грозен для изменников и непобедим в бою. Враги трепещут перед ним, и бог ему помощник во всех делах.
В некоторых поэмах Карл выступает активно, лично совершая разные подвиги. В них описывается, как в молодости, спасаясь от изменников, он бежит в Испанию, доблестно там сражается, завоевывает любовь дочери сарацинского царя, затем возвращается во Францию и, одолев злодеев, коронуется и т. д. Но в других поэмах, притом художественно более значительных, Карл отходит на задний план; объединяя и освещая своим присутствием все действие, он уступает активную роль паладинам (приближенным славным витязям), в частности двенадцати «пэрам» (самым знатным лицам в государстве), в первую очередь — Роланду.
Не только из поэм этой «королевской» группы, но и из всего французского эпоса вообще самой замечательной является «Песнь о Роланде», поэма, имевшая европейский резонанс и представляющая собой одну из вершин средневековой поэзии.
Поэма (4002 стиха) повествует о героической гибели графа Роланда, племянника Карла Великого, во время битвы с маврами в Ронсевальском ущелье, о предательстве отчима Роланда, Ганелона, которое явилось причиной этой катастрофы, и о мести Карла Великого за гибель Роланда и двенадцати пэров.
«Песнь о Роланде» возникла около 1100 г., незадолго до первого крестового похода. Неизвестный автор был нелишен некоторой образованности (в объеме, доступном многим жонглерам того времени) и. без сомнения, вложил в переработку старых песен на ту же тему, как в сюжетном, так и в стилистическом отношении, немало своего; но главная его заслуга состоит не в этих добавлениях, а именно в том, что он сохранил глубокий смысл и выразительность старинного героического предания и, связав его мысли с живой современностью, нашел для их выражения блестящую художественную форму.
Идейный замысел сказания о Роланде выясняется из сопоставления «Песни о Роланде» с теми историческими фактами, которые лежат в основе этого предания. В 778 г. Карл Великий вмешался во внутренние раздоры испанских мавров, согласившись помочь одному из мусульманских царей против другого. Перейдя Пиренеи, Карл взял несколько городов и осадил Сарагосу, но, простояв под ее стенами несколько недель, должен был ни с чем вернуться во Францию. Когда он возвращался назад через Пиренеи, баски, раздраженные прохождением через их поля и села чужих войск, устроили в Ронсевальском ущелье засаду и, напав на арьергард французов, перебили многих из них; по словам историографа Карла Великого Эгинхарда, в числе других знатных лиц погиб «Хруотланд, маркграф Бретани». После этого, добавляет Эгинхард, баски разбежались, и покарать их не удалось.
Непродолжительная и безрезультатная экспедиция в северную Испанию, не имевшая никакого отношения к религиозной борьбе и закончившаяся не особенно значительной, но все же досадной военной неудачей, была превращена певцами-сказителями в картину семилетней войны, завершившейся завоеванием всей Испании, далее — ужасной катастрофы при отступлении французской армии, причем и здесь врагами оказались не христиане-баски, а все те же мавры, и, наконец, картину мести со стороны Карла в форме грандиозной, поистине «мировой» битвы французов с соединенными силами всего мусульм а некого мира.
Помимо типичной для всего народного эпоса гиперболизации, сказавшейся не только в масштабе изображаемых событий, но и в картинах сверхчеловеческой силы и ловкости отдельных персонажей, а также в идеализации главных героев (Роланд, Карл, Турпин), характерно насыщение всего рассказа идеей религиозной борьбы с мусульманством и особой миссии Франции в этой борьбе. Эта идея нашла свое яркое выражение в многочисленных молитвах, небесных знамениях, религиозных призывах, наполняющих поэму, в очернении «язычников» — мавров, в неоднократном подчеркивании особого покровительства, оказываемого Карлу богом, в изображении Роланда рыцарем-вассалом Карла и вассалом господа, которому он перед смертью протягивает, как сюзерену, свою перчатку, наконец, в образе архиепископа Турпина, который одной рукой благословляет на бой французских рыцарей и отпускает грехи умирающим, а другой сам поражает врагов, олицетворяя единение меча и креста в борьбе с «неверными».
На дошедшую до нас редакцию «Песни о Роланде» оказала явное влияние пропаганда первого крестового похода, увлекшая весьма широкие слои населения Франции. Но в основе самой ранней формы эпического предания о Роланде (которая до нас не дошла, но которую мы можем с некоторым вероятием реконструировать) лежит та же самая идея крестового похода, только в другом, более старом и ограниченном варианте ее, заключавшемся не в завоевании Палестины, а в оказании помощи испанским христианам, притесняемым маврами, и в конечном изгнании последних из Испании. Этот момент был связан с актуальнейшей проблемой французской политики VIII — IX вв. В 732 г. Карл Мар-телл, дед Карла Великого, разбив арабов при Пуатье, остановил наступление их на Европу. Однако и после этого, в конце VIII и особенно в начале IX в., т. е. именно в ту пору, когда происходило поэтическое оформление предания о Ронсевальской битве, между французами и арабами шла упорная борьба как в форме походов французов в северную Испанию (где около800 г. Карл Великий основал Испанскую марку), так и в форме защиты населения южной Франции от постоянных набегов арабов. Эти войны очень рано стали истолковываться как дело патриотическое, а вместе с тем и «богоугодное», клонящееся к искоренению «язычества», и в одной из хроник экспедиция 778 г. была задним числом переосмыслена как стремление «с помощью Христа поддержать церковь, страдающую под жесточайшим игом сарацин». Эта идея ожила снова в последней четверти XI в., когда под влиянием агитации французских монахов наряду с подготовкой похода в Палестину французские рыцари и монахи во множестве устремились в Испанию, чтобы там сражаться под знаменем Альфонса VI, короля Кастилии, с маврами и организовывать церковь в отвоеванных у мусульман областях. Из этого двойного корня — патриотического и религиозного — и развилось народно-героическое и вместе с тем рыцарское содержание поэмы.
Однако содержание «Песни о Роланде» далеко не исчерпывается одушевляющей ее национально-религиозной идеей. В ней с огромной силой отразились социально-политические противоречия, характерные для интенсивно развивающегося в X-XI вв. феодализма. Эта вторая проблема вводится в поэму эпизодом предательства Ганелона. Поводом для включения этого эпизода в сказание могло явиться желание певцов-сказителей объяснить внешней роковой причиной поражение «непобедимой» армии Карла Великого. Но образ Ганелона не только определяет перипетии сюжета. Ганелон не просто изменник, но выражение некоего мощного злого начала, враждебного всякому общенародному делу, олицетворение феодального, анархического эгоизма. Это начало в поэме показано во всей его силе, с большой художественной объективностью. Ганелон изображен отнюдь не каким-нибудь физическим и нравственным уродом. Это величавый и смелый боец. Когда Роланд предлагает отправить его послом к Марсилию, Ганелон не пугается этого поручения, хотя и знает, насколько оно опасно. Но, приписывая и другим те же побуждения, которые являются основными для него самого, он предполагает, что Роланд имел намерение погубить его. Ганелон открыто и смело выражает свой гнев:
Он плащ, подбитый горностаем, сбросил, Остался только в шелковом камзоле, Лицом он горд, сверкают ярко очи. Широкий в бедрах стан на диво строен, Граф так хорош, что пэры глаз не сводят.
Он принимает поручение и выполняет его с достоинством и самоотверженностью. Хотя в дороге он почти уже договорился обо всем с послом Марсилия Бланкандрином, все же, прибыв в Сарагосу, он не открывает своих намерений Марсилию и надменно предъявляет ему ультиматум Карла, ведет себя-‘как смелый и гордый барон, вызывая ужасный гнев сарацинского царя и подвергая себя смертельной опасности. Лишь после этого Ганелон вступает с ним в соглашение.
Точно так же Ганелон по-своему величав в финальной сцене суда над ним. Хотя его предательство ясно всем и каждому, Карл обязан до конца выполнить феодальные юридические процедуры. На суде Ганелон (который «Лицом румян и вид имеет храбрый: будь честен он, так был бы рыцарь славный»), признавая, что он ненавидит Роланда, решительно отвергает обвинение в измене («И я желал его смерти и гроба; Но нету здесь предательства лихого»). В защиту Ганелона выступает его многочисленная родня во главе с грозным Пинабелем, и бароны Карла колеблются, а потом вовсе отступают. Они советуют Карлу оставить это дело, простить Ганелона: ведь «златом, казной нам не вернуть потери; Тот будет глуп, кто бой теперь затеет», а Ганелон, уверяют они Карла, будет служить ему впредь «и верно и любовно». Если бы в дело не вмешался смелый Тьерри, сразившийся с Пинабелем и посредством «божьего суда» доказавший неправоту Ганелона, наверное, тот избег бы наказания. Силу Ганелона составляет не то, что бароны Карла боятся Пинабеля, а шаткость феодально-юридических норм, нечеткость границ обязанностей вассала по отношению к своему сюзерену и полное отсутствие указаний на какие-либо его обязанности по отношению к общему делу, к народу и к родине. С точки зрения правовых отношений того времени виновность Ганелона не столь уже несомненна, ибо, выполнив честно свой вассальный долг перед Карлом на поле битвы (срок обязательного пребывания в войске сеньора в походе считался обычно сорок дней в году) и во время посольства к Марсилию, Ганелон, рассуждая формально, мог считать себя вправе после этого свести личные счеты с Роландом, своим пасынком. В «Песни о Роланде» не столько раскрывается чернота поступка отдельного предателя — Ганелона, сколько разоблачается гибельность для родной страны того феодального, анархического эгоизма, представителем которого, в некоторых отношениях блестящим, является Ганелон.