От черновых редакций к первому изданию «Ревизора»

В IV томе Полного собрания сочинений Н. В. Гоголя опубликованы все черновые редакции и печатные варианты «Ревизора». Подготавливавший текст В. Л. Комарович (редактор тома Б. В. Томашевский) прочитал все слои гоголевской правки, включая и те, которые оставались неразобранными переписчиками и редакторами: Н. Я. Прокоповичем, Н. С. Тихонравовым и др. Благодаря этой необыкновенно тщательной и углубленной работе и комментарию В. В. Гиппиуса и В. Л. Комаровича отчетливо видна вся работа Гоголя над «Ревизором», как над черновыми редакциями текста, так и над печатными изданиями.
Всего над текстом комедии Гоголь работал около 17 лет. За год до смерти, в 1851 году, он прочитал корректуры IV тома 2-го издания своих сочинений (до одной из последних реплик четвертого действия «Ревизора») и внес некоторые изменения.
Окончательной редакцией «Ревизора» считается текст первого собрания («Сочинения Николая Гоголя», 1842) с включением всех исправлений, сделанных Гоголем после этого издания. В IV томе академического ‘Полного собрания сочинений Н. В. Гоголя в окончательную редакцию внесены те исправления, которые до этого времени были непрочитанными. В нее включены и те исправления, которые сделал Гоголь для второго Собрания сочинений, готовившегося в 1851 году. Их немного 4.
Черновых редакций имеется две — первая и вторая.
Печатных прижизненных изданий «Ревизора» было три:
1. Первое издание. «Ревизор». Комедия в пяти действиях, соч. Н. В. Гоголя. СПб., 1836.
2. Второе, исправленное, с приложениями. «Ревизор», комедия в пяти действиях, соч. Н. Гоголя. СПб., 1841,
3. Третье издание. Соч. Николая Гоголя, т, IV. СПб., 1842, стр. 1-216, «Ревизор» и приложения.
В основу текста «Ревизора» и «Приложений» в четвертом издании сочинений Гоголя (т. V, М., 1855) положены исправленные самим Гоголем в 1851 году корректуры.
Особенно напряженно Гоголь работал над комедией последние месяцы 1835 и в начале 1836 года. В результате интенсивной полугодовой работы над черновыми
1 В комментариях В. В. Гиппиуса и В. Л. Комаровича читаем: «И среди немногих отличий первых четырех действий в этом издании от издания 1842 г. есть одно, — несомненно большой творческой силы: заключительная реплика к вранью Хлестакова в 6-м явлении третьего действия: «(с декламацией) Лабардан! Лабардан!» вместо гораздо менее выразительного: «Отличный лабардан! Отличный лабардан!» в издании 1842 г. Этой поправкой 1851 г. заканчивается более-чем шестнадцатилетняя работа Гоголя над текстом своей комедии.
В какой же степени этим большим задачам Гоголя-новатора отвечали черновые редакции «Ревизора»? В комедии уже была правда русской жизни, проявившаяся и в комедийной ситуации, и в перипетиях интриги, и в отдельных живых характерах, и во всем раскрытии социальной действительности. Весь комедийный замысел «Ревизора» в общих чертах уже существовал. Однако Хлестаков и городничий, его жена и дочь, чиновники были в этой редакции иными, чем в окончательной. С одной стороны, они значительно больше были связаны с условными сценическими схемами того времени, с другой — в них не было еще тех характерных личных качеств, которые мы теперь знаем. Иными были служебное положение этих лиц, их характеры.
Так, городничий с излишней откровенностью отвечал на вопрос почтмейстера: «…разве вам никогда не случалось видеть ревизора?» — «Случалось, да знаете, теперь уж черезчур нахватал. Городок, таки, нечего сказать, прикрутил изрядно» (IV, 146-147).
После сообщения Бобчинского и Добчинского о Хлестакове, который «дальше не едет» и «денег не плотит», городничий совсем растерялся и в паническом страхе говорит о своих проступках: «Ну, признаюсь, господа, мы все в порядочных, как называется, дураках. Он, может быть, что-нибудь уже и посмотрел, и заглянул куда-нибудь. Признаюсь, я таки прикрутил кое-кого хорошенько…» (IV, 150).Распоряжения городничего первой черновой редакции перед поездкой в гостиницу давались менее энергично. Он растерян, в нем нет силы и находчивости Сквозник-Дмухановского. Этот городничий дает отдельные распоряжения: велит солдат не выпускать на улицу «без всего», приказывает «протянуть шнур от избы дьяка до дому протопопа, так, как будто бы там новая улица прокладывается», распоряжается выгнать народ на улицу, «чтобы что-нибудь делали», наставляет людей, как надо им отвечать на вопрос, довольны ли они начальством и давно ли строится «Дом призрения убогих»… (IV, 153- 154). О злоупотреблениях и произволе в этой редакции говорится устами самого городничего. Получается, что, стремясь скрыть свои грехи, Сквозник-Прочуханский сам выбалтывает все окружающим. Это неестественно. Городничий здесь совсем еще не тот, которого мы знаем: он несообразителен, неловок, не достаточно умен. Сделав впоследствии городничего человеком умным и находчивым, Гоголь подчеркнул всю нелепость положения, в котором оказались «отцы города», сделал сатиру более острой. ^ЧТоголю важно было показать, что не глупость городничего сделала из Хлестакова ревизора, а его страх, роязнь расплаты за грехи. Видно, что он растерян, не /может выпутаться из сложного и конфузного положе-шияЛ В IV действии после жалоб на него купцов, когда городничий бросается на колени перед «ревизором», он еще и жалок: «Ваше превосходительство, не погубите! Не погубите! Не погубите!» (IV, 206). Растерянность городничего, возможно, объясняется и тем, что «грешки», которые водятся за ним, значительнее, чем в печатных текстах. В. Гиппиус усматривает в словах городничего первой черновой редакции («Признаюсь, запустил руку кое-куда») намек на прямое казнокрадство. По мнению исследователя, и во второй рукописной редакции «была реплика, намекавшая на то, что городничий, а может быть и не он один, виноват в ряде крупных преступлений: «Говорите же вы! До сегодняшнего дни бог миловал. Случалось правда по газетам слышать, что в таком-то месте того-то посадили за взятки, того-то отдали в суд за потворство и воровство или за подлог, но все это случалось, благодарение богу, в других местах; а к нам до сих пор никто не приезжал и никаких ревизовок не было» (IV, 243). «В окончательный текст эта реплика, — пишет Б. Гиппиус, — вошла уже без детализации служебных преступлений» («Материалы…», т. 2, 176). Объясняется это, как нам кажется, тем, что с каждой последующей редакцией Гоголь все меньше стремится подчеркнуть размах преступлений городничего. Сквозник-Дмуханов-ский не из ряда вон выходящий грабитель. Он — фигура типическая, в которой грабеж и злодейство скрыто под обычной служебной деловитостью, и имеет форму благопристойности.
Уже во второй рукописной редакции образ городничего становится значительнее, чем в первой редакции. Происходит это прежде всего потому, что рядом с городничим уже появляется целый ряд чиновников. Вместе с ним они осуществляют власть на местах, вместе с ним творят беззакония. Но и они, и городничий внутренне сознают, что существующий порядок вещей в какой-то степени санкционируется свыше. Они ощущают нигде не записанный, но реально бытующий кодекс о допустимом в злоупотреблениях, во взятках, в превышении власти. Им все сойдет с рук, если они покажут, что придерживались этого неписанного закона. Отсюда и появились в городничем изворотливость, ловкость. Он опытен, умеет поладить с начальством, знает, как выйти сухим из воды. Кроме того, Сквозник-Дмухановский второй редакции умное и находчивее городничего первого черновика, над которым, возможно, больше довлеет замысел Пушкина: «Губерн.(атор) честный дурак».
Эволюция двух женских образов — Анны Андреевны и Марьи Антоновны — связана с постепенным высвобождением Гоголя от ощущавшейся в начале традиции «частной завязки».
В Анне Андреевне первой черновой редакции много черт заправской водевильной кокетки, широко известной посетителям театра времен Гоголя. У нее пылкий темперамент, ряд ее рассказов фриволен. Она беззастенчива, фамильярна, легкомысленна, как многие героини из де-реводных водевилей.
Гоголь многое сократил во второй черновой редакции: исчезло указание на возраст Анны Андреевны, два ее поклонника объединились в одном лице, выпал рассказ о куле с перепелками, мать и дочь говорят не о том, как «делать глазки», а о красоте глаз Анны Андреевны, жена городничего не говорит дочери о глупости отца. Во второй редакции в реплике Анны Андреевны слово «глупый» вычеркнуто рукою Гоголя. Но, несмотря на эти водевильные черты Анны Андреевны, уже в первой редакции было в ней и другое. Она органически связана с бытом и нравами верхушки провинциального города. Как жена городничего, она стоит иыше жен других чиновников, задает тон, с ней считаются. К тому же Анна Андреевна и крепостница. Она говорит дочери об Авдотье: «Эта дура, ей уж сорок, а она еще бежит этак вывертывается, финтит: воображает, что кто-нибудь на нее из-за ворот смотрит. Негодная вертопрашка! Я ее сошлю в деревню» (IV, 169). Во второй редакции упоминание о высылке Авдотьи в деревню отсутствует. В первом и втором изданиях, как и в окончательной редакции, реплики Анны Андреевны об Авдотье, столь характерной для того времени, нет вообще (возможно, по цензурным соображениям). Начиная со второй черновой редакции и вплоть до окончательной, уездная законодательница мод, городничиха Анна Андреевна, несмотря на очевидную легковесность и явное легкомыслие, становится все более связанной с нравами своей среды, своего времени и, теряя водевильные, приобретает характерные, типические черты.