Размышления о жизненном пути героев романа «Война и мир»

В счастливой семейной жизни Пьер укреплялся в радостном ощущении бытия, в подлинно человеческом нравственном достоинстве, «В себе самом он чувствовал все хорошее и дурное смешанным и затемнявшим одно другое. Но на жене его отражалось только то, что было истинно хорошо… и отражение это произошло не путем логической мысли, а другим, таинственным непосредственным Отражением». В Наташе Пьер нашел ту чуткость к иррациональному, на что опирается мысль, — именно поэтому общение между ними было таким содержательным и радостным. В связи с этим В. Вересаев верно заметил: «И вот соприкасаются друг с другом два совершенно различных духовных мира. Соединяются не две одинаковые силы, а происходит взаимодействие двух сил качественно различных. Мысль мужская погружается в золотистую, неразличимую тьму женского и в таинственном отражении возвращается оттуда просветленною, углубленною и очищенною. И кто определит — где тут и какова доля работы каждой из сил?»
Инстинктивная и, более того, интуитивная жизнь положительных героев Толстого поражает своим полнокровным и щедрым характером, но вместе с тем их так называемая «чувственность» выступает облагороженной, изнутри идущей, чистейшей моральностью. Гармоничность душевного склада Наташи и определяется этим органическим сцеплением все же противоположных для Толстого начал — духовного и плотского. Причем это сцепление происходит на уровне моральной восприимчивости, интуитивной духовности и не поднимается в интеллектуальную сферу. В этом отличие Толстого от Тургенева, для которого прекрасное, проявляющееся, например, в чистой первой любви, тоже предполагает единство естественного и нравственного на почве уже идейно-нравственных решений героев.
Главное в личности толстовских героинь (Наташа, Кити, Анна) — это страстное жизнелюбие, исключительная сосредоточенность на интимных переживаниях, одновременно сила внутренней моральной отзывчивости. В «Войне и мире» Толстой сумел передать равновесие душевного здоровья, могучую, неуемную силу жизненных инстинктивных влечений, беспричинную радость бытия и поэзию естественного чувства, которые связаны с биологической природой человека, но безмерно облагорожены его «духовностью», тем богатством морального чувства, которое все же противостоит человеку как природному существу.
Мережковский писал о «биологизме» Толстого, о воспевании автором «Войны и мира» стихийного язычества, о создании им культа тела: «Толстой — великий творец человеческих тел и только отчасти человеческих душ, именно в той стороне их, которая обращена к телу, к бессознательным, животно-стихийным корням жизни». М. Б. Храпченко справедливо подвергает критике введенное понятие о «биологизме»: «Несомненно, что Толстой умел великолепно передавать стихийные импульсы человеческой натуры, естественные порывы и страсти. Но меньше всего писатель ограничивал себя изображением этой области человеческих переживаний. Они интересовали его как естественные основы, исходный момент неизмеримо более сложных психических процессов».
Принимая в людях непосредственность и наивность эгоизма, сильные инстинктивные влечения к счастью и наслаждению, Толстой полагает возможным сочетание такой страстной и жадной любви к жизни с несомненной чистотой нравственного чувства. В этой гармонии плотского и духовного Толстой и видит апофеоз жизни, ее триумф: «Идеал есть гармония. Одно искусство чувствует это. И только то настоящее, которое берет себе девизом: нет в мире виноватых. Кто счастлив, тот прав», — записал он в дневнике в период формирования замысла «Войны и мира» . Такое приятие бытия, такое благословляющее признание жизни звучит полным голосом и в толстовской эпопее.
Наташа Ростова счастлива и права, потому что, живя для себя, со всей возможной мерой наслаждаясь прелестью бытия, она заражает других жизнелюбием и светом своей души, активизирует в них романтические настроения.
Толстой понимал и показал, что личная заинтересованность не противоречит «общему благу». Люди, подобные Николаю Ростову, живущие только «личными интересами настоящего», объявляются «самыми полезными» деятелями истории. Николай Ростов или Константин Левин, заботясь об интересах семьи, о будущности детей, своей активной хозяйственной деятельностью только способствовали росту крестьянского благосостояния. Из этого факта В. Ермилов сделал вывод о том, что Толстой, отметивший в личности некоторых положительных героев такое единство личного и общего, отвращение к лицемерной филантропии, отвлеченной жертвенности, этим самым смыкался с революционными демократами, с их этическими воззрениями, с той только разницей, что он утверждал эгоизм непосредственный, наивный, а те — разумный. Оговариваясь, что само понятие разумного эгоизма было неприемлемо для Толстого. Ермилов со всей категоричностью утверждает: «Однако при всем различии мысли Чернышевского и мысли Толстого все же перекличка между двумя писателями остается несомненной.
Эгоизм они считали сущностью натуры и стремились сделать его «разумным», т. е. привести в сочетание с общественными интересами. Толстой же в стремлении к удовлетворению личного интереса видел лишь проявление сильной жизненной страсти, но не находил в этом стремлении высшего нравственного содержания, хотя и понимал, что служение личному интересу является средством осуществления исторической необходимости.
Для Чернышевского нравственное — это облагороженная естественная природа человека, понявшего полезность служения добру. Для Толстого нравственное — духовность человека, его свободная воля, находящаяся в согласии с нравственным законом и во «времени» ограниченная бесконечно малым моментом. И в дальнейшем, не только в эпилоге к роману «Война и мир», Толстой будет трактовать нравственное чувство как абсолютную ценность, как доказательство божественного происхождения человека: «То, что человек сознает себя свободным, — это-то и есть то, что рождено от бесконечного, то, что мы называем богом. Это-то рождение от бога, этого сына бога в человеке, мы должны возвысить в себе для того, чтобы получить жизнь «истинную»,- скажет он в трактате «В чем моя вера?». Эта свободная духовная сущность, заключенная в человеке, и становится залогом победы его нравственных побуждений, его «воскресения».
Разумеется, в практике художественного творчества, в особенности в романе «Война и мир». Толстой свои воззрения преломляет эстетически. В результате такого синтезирования Толстой достигает реалистического изображения «человеческой чувственности», бесконечно обогащенной целенаправленной деятельностью.
Признавая моральное право на эгоистическое наслаждение жизнью и даже видя осуществление эстетического идеала в этой гармонии естественного и нравственного, духовного и телесного, например в счастливых браках Николая Ростова и княжны Марьи Болконской, Пьера Безухова и Наташи, Толстой в то же время на вершину иерархии нравственных ценностей возносит самоотвержение, чистую любовь к другим.
Этическую позицию Толстого в романе «Война и мир» нельзя свести к какому-то одному нормативному тезису. Продолжая пушкинскую традицию, он полон внимания к многообразным впечатлениям бытия, к различным проявлениям и граням действительности. В художественных изображениях писателя нет прикованности к какой-нибудь доктрине и нет последовательного осуществления какого-нибудь «учения». Этико-философские воззрения Толстого, эстетически выражаясь » его художественном творчестве, поражают не только глубиной проникновения в тайну человеческой личности, и ее психологию, но и своей широтой и разносторонностью.
Доминанта эстетического идеала Толстого связана с пониманием жизни в ее гармонии естественного и нравственного. И это понимание прекрасного как гармонического равновесия «плотского» и «духовного» порождает заострения идеального в личности героев. Именно торжествующая красота и радостное романтическое возвышение находят свое выражение в глубоко очеловеченной любви Пьера Безухова к Наташе Ростовой, а также в тех нравственно-психологических состояниях Андрея Болконского, которые связаны с его возрождением к жизни благодаря встрече с Наташей.