Русское дворянство в романе Л. Н. Толстого «Война и мир»

Жизнь русского дворянства начала XIX в. — один из важнейших тематических пластов романа. Толстой рассматривал дворянство как среду, в которой формировались характеры будущих декабристов. По его мнению, истоки декабризма нужно было искать в Отечественной войне 1812 года, когда многие представители дворянства, испытав патриотический подъем, сделали свой нравственный выбор.
В «Войне и мире» Толстой рассматривает дворянство как сложный социальный организм: это сообщество людей, живущих многообразными, порой полярно противоположными, интересами и стремлениями. Толстой рисует образ жизни различных кругов дворянства и даже отдельных его представителей, их нравы, поведение, психологию, его отношении к народу и национальной культуре.
Духовный облик петербургского света ясен уже в самом начале романа: вечер у Анны Павловны Шерер, которую автор сравнивает с хозяйкой «прядильной мастерской», — это «равномерная, приличная разговорная машина» заведенная для обсуждения модных тем и демонстрации светской благовоспитанности. Разговоры, поведение героев, даже позы и выражения лиц петербургского света насквозь фальшивы: все словно надели маски, намертво приставшие к лицам. Василий Курагин «говорил всегда лениво, как актер говорит роль старой пьесы». Анна Павловна Шерер, напротив, несмотря на свои сорок лет, «была преисполнена оживления и порывов». Живое общение заменено обрядами, механическим соблюдением светского этикета. «Все гости, — иронически замечает автор, — совершали обряд приветствования никому неизвестной, никому неинтересной и ненужной тетушки». Громкий разговор, смех, оживление, любое непосредственное проявление человеческих эмоций здесь абсолютно неуместны, так как нарушают заранее определенный ритуал светского общения. Все живое, будь то мысль и чувство, искренний порыв или злободневная острота, гаснет в бездушной обстановке. Вот почему естественность и открытость в поведении Пьера так напугали Шерер. Здесь привыкли к «приличьем стянутым маскам», к маскараду. Толстой срывает покровы внешнего блеска, утонченных манер с этих людей, и перед читателем предстает их духовное убожество, нравственная низость. В их поведении, в их взаимоотношениях нет ни простоты, ни добра, ни правды. Вот почему поведение Пьера Безухова выглядит бестактным. Он говорит что думает, увлекается, спорит со своими собеседниками. Наивный Пьер, поддавшись обаянию «изящных» лиц, все ждал чего-нибудь «особенно умного». Но в салоне Шерер важнее речей становится то, что не высказывается, а тщательно скрывается его посетителями. Здесь плетутся интриги государственного масштаба, решаются личные проблемы, намечаются корыстные планы: подыскиваются места для неустроенных сынков, намечаются выгодные партии для женитьбы или замужества. В этом свете, как рисует Толстой, «кипит вечная бесчеловечная вражда, борьба за блага бренные». Например, княгиня Друбецкая только потому пришла на вечер, что хочет добиться у князя Василия протекции для сына Бориса. Сам князь Василий, желающий пристроить сына на место, которое предназначалось барону Функе, спрашивает об этом «как будто только что вспомнив что-то и особенно небрежно, тогда как то, о чем он спрашивал, было главною целью его посещения».
Вспомним искаженные лица «скорбной» Друбецкой и «благостного» князя Василия, вдвоем вцепившихся в портфель с завещанием у постели умирающего графа Безухова. А охота на Пьера, ставшего богачом?! Ведь это целая «военная операция», тщательно продуманная Шерер и князем Василием. Так и не дождавшись объяснения Пьера с Элен, сватовства, князь Василий врывается в комнату с иконой в руках и благословляет молодых — мышеловка захлопнулась. Начинается осада Марии Болконской, богатой невесты для шалопая Анатолия, и только случай помешал успешно завершить эту операцию. О какой любви может идти речь, когда браки совершаются по откровенному расчету? С иронией, даже с сарказмом рисует Толстой «объяснение в любви» Бориса Друбецкого и Жюли Карагиной. Жюли знает, что этот блестящий, но нищий красавец, не любит ее, но требует за свое богатство объяснения в любви по положенной форме. А Борис, произнося нужные слова, думает, что всегда можно устроить так, что он жену будет видеть редко.
Все приемы хороши, чтобы добиться «славы, денег и чинов». Можно вступить в масонскую ложу, делая вид, что тебе близки идеи любви, равенства, братства. А на самом деле такие, как Борис Друбецкой, вступали в это общество с одной целью — завести выгодные знакомства. И Пьер, искренний и доверчивый человек, вскоре увидел, что этих людей интересовали не вопросы истины, блага человечества, а мундиры и кресты, которых они добивались в жизни. Ложь и фальшь в отношениях между людьми особенно ненавистны Толстому. С какой иронией он рассказывает о князе Василии, когда тот просто обворовывает Пьера, присвоив доходы с его имений и оставив у себя несколько тысяч оброка с рязанского имения. И все это под маской доброты и заботы о юноше, которого он не может бросить на произвол судьбы. Лжива и развратна и Элен Курагина, ставшая графиней Безуховой. Она открыто изменяет мужу и цинично заявляет, что не желает иметь от него детей. Что может быть ужаснее в женщине? Даже красота и молодость у людей высшего света принимают отталкивающий характер, ибо эта красота не согрета душой. Лгут, играя в патриотизм Жюли Карагина, ставшая наконец-то Друбецкой, и ей подобные. Их патриотизм проявился в отказе от французской кухни, французского театра и шутливого установления штрафа за употребление французских слов. Анна Павловна Шерер демонстративно отказывается ездить во французский театр: из «патриотических» соображений. В отличие от Москвы и всей России, в Петербурге во время войны ничего не изменилось. Это была по-прежнему «спокойная, роскошная, озабоченная только призраками, отражениями жизни, петербургская жизнь». Петербургский свет больше занимает, кого из своих многочисленных поклонников выберет Элен, кто в милости или в опале при дворе, чем происходящее в стране. События войны для петербуржцев — источник светских новостей и сплетен об интригах штабных военных.
Вспомним, с каким энтузиазмом двуличный князь Василий восхищается, говоря с гордостью пророка: «Что я говорил про Кутузова? Я говорил всегда, что он один способен победить Наполеона». А ведь когда до придворных дошло известие о том, что Москва оставлена французам, князь Василий непререкаемо говорил, что «нельзя было ожидать ничего другого от слепого развратного старика».
В Москве жизнь в меньшей степени подчинена условностям, чем в Петербурге. Здесь больше людей неординарных, таких, как граф Кирилл Владимирович Безухов, старый екатерининский вельможа, или Марья Дмитриевна Ахросимова, эксцентричная московская барыня — грубоватая, не боящаяся высказать все, что считает нужным и кому считает нужным. В Москве к ней привыкли, а в Петербурге ее поведение шокировало бы многих.
Семья Ростовых — типичная московская дворянская семья. Илья Андреевич Ростов известен своим хлебосольством и щедростью. Именины Наташи — полная противоположность вечера у Шерер. Непринужденность общения, живой контакт между людьми, доброжелательность и искренность чувствуются во всем. Герои не разыгрывают привычный спектакль, а предаются искреннему веселью. Этикет постоянно нарушается, но это никого не приводит в ужас. Заразительный смех — непритворный, свидетельствующий о полноте ощущения жизни — постоянный гость в счастливой семье Ростовых. Он быстро передается всем, соединяя даже самых далеких друг от друга людей. Гостья Ростовых рассказывает о бесчинствах Пьера в Петербурге, о том, как квартального привязали к медведю. » — Хороша… фигура квартального, — закричал граф, помирая со смеху». При этом «дамы невольно смеялись и сами». Наташа, смеясь, вбегает со своей куклой в комнату, где сидят взрослые. Она «смеялась чему-то, толкуя отрывисто про куклу…», в конце концов «не могла больше говорить (ей все смешно казалось)… и расхохоталась так громко и звонко, что все, даже чопорная гостья, против воли засмеялись». В доме Ростовых не притворяются, обмениваясь многозначительными взглядами и натянутыми улыбками, а смеются, если смешно, искренне радуются жизни, печалятся чужому горю, не скрывают своего.
В 1812 г. особенно отчетливо проявился эгоизм петербургского дворянства, его кастовая замкнутость, отчужденность от народных интересов. «Разговорная машина» работает на полную мощь, но за приглаженными светскими рассуждениями о народном бедствии и вероломных французах не стоит ничего, кроме привычного равнодушия и ура-патриотического ханжества. Москвичи же, покидая свой город, не думают о том, как это будет выглядеть со стороны и не делают патриотических жестов.
Жизнь московского и провинциального дворянства во время войны резко изменилась. Жители городов и деревень, оказавшихся на пути Наполеона, должны были или бежать, бросив все, или остаться под властью неприятеля. «Многим поспешный отъезд из Москвы грозил разорением, но никто не думал, хорошо или плохо будет под управлением французов в Москве, все были уверены, что «под управлением французов нельзя было быть».