Сравнение стихотворений «Я памятник себе воздвиг нерукотворный…» А. С. Пушкина и «Памятник» Г. Р. Державина

«Памятник» (так часто называют стихотворение «Я памят­ник себе воздвиг нерукотворный…») Пушкина внешне очень похож на «Памятник» Державина, но в них есть и серьезные различия. Пушкин пишет проще, и его идеал памяти лежит бо­лее в памяти народной, нежели чем в отстраненной от всего света славе полубога-олимпийца, призываемой Державиным. Кроме этого, свою славу Державин полагает распространенной лишь среди славян, в то время как Пушкин точно знает, что его будут помнить и чтить даже такие народы, которые в его время находились в диком состоянии. Оба поэта возносятся над тол­пой. но если Пушкин спускается в нее и душевно зависим от кривотолков и клеветы, то Державин, сознавая свое непреходя­щее значение, не обращает на нее никакого внимания. Этим он сужает поле своего творчества, но и приобретает уже при жизни черты над-жизненности.
Разберем оба стихотворения построчно и сравним между собой.
«Я памятник себе воздвиг неру­котворный…» А. С. Пушкина
Я памятник себе воздвиг неру­котворный
Речь идет о том, что памятник поэта — это его произведения и его имя, которые будут па­мятны благодарным потомкам. К нему не зарастет народная трона
Этой строкой поэт подчерки­вает характер своего памятни­ка и причины его необычно­сти. Именно в постоянной связи, в постоянном общении с приходящими к нему людь­ми видится поэту качество его памятника.
Вознесся выше он главою непо­корной
Чтобы вознестись, памятнику поэта пришлось сражаться за свою самоценность, он преодо­лел их, но корни его — на зем­ле, в ее страстях.
Александрийского столпа.
Сравнение с символом само­державия и преодоление его придает памятнику черты зем­ные. Это сравнение можно по­нять так, что памятник поэта важнее и значительнее славы всей российской государствен­ности, что поэт вышел за пре­делы культурно-исторической ограниченности своей эпохи. Вместе с этим такое сравнение хорошо показывает корни пушкинского памятника, его рождение и существование в конкретных земных условиях.
Нет, весь не умру — душа в за­ветной лире
Поэт точно указывает на то, что переживет его тело, — это душа, неразрывно связанная с символическим инструментом поэтического творчества — лирой.
Мой прах переживет и тленья убежит —
Поэт говорит, словно знает на­верняка. Слово «убежит» здесь в смысле «избежит». Нет ак­цента на борьбе.
И славен буду я, доколь в подлун­ном мире
Слава тут ставится в зависи­мость от нахождения чего-то на земле.
Жив будет хоть один пиит.
Это «что-то» — наличие на земле поэтов, людей, способ­ных ценить и понимать творче­ство.
Слух обо мне пройдет по всей Руси великой,
Поэт конкретизирует про­странство своей славы не гео­графически, а политически.
И назовет меня всяк сущий в ней язык,
Слово «язык» употреблено здесь в значении «народ». Вся­кий народ, живущий в России, будет знать о поэте; поэт ста­нет символом не только рус­ского языка, но и всей России.
И гордый внук славян, и финн, и ныне дикой
Поэт не ограничивает свою славу славянским родом, он помнит о том, что Россия — многонациональное государ­ство.
Тунгус, и друг степей калмык.
Будущее России не замыкается Европой, за ее пределами на­ходятся народы, которые со временем смогут оценить по достоинству творчество рус­ского поэта.
И долго буду тем любезен я на­роду,
Все речи поэта как бы смягче­ны, этим он подчеркивает свою универсальность и доступ­ность, отсутствие всякой из­бранности для тех, кто может полюбить его творчество.
Что чувства добрые я лирой пробуждал.
Поэт близок каждому, потому что он пробуждал именно «до­брые» чувства, доступные лю­бому, кто даже не способен на геройство и судьбоносные ре­шения.
Что в мой жестокий век воссла­вил я свободу
Народная память должна обя­зательно оценить то, что поэт пошел против эпохи, вышел за ее пределы, указал на идеалы будущего.
И милость к падшим призывал.
Поэт еще раз подчеркивает всеохватность своего творчества. Он жил народной душой, по­этому не мог не воспринять лучших народных качеств. Милость — это возможность для человека не творить жесто­кость, даже если она оправдана и справедлива. В этой строке содержится намек на декабри­стов.
Веленью Божию, о муза, будь послушна,
Поэт призывает музу слушать­ся велению Бога, то есть соиз­меряет все свои достижения с божественным светом и бес­предельностью, которая все равно значительнее самых ве­ликих человеческих успехов.
Обиды не страшась, не требуя венца;
Поэт проповедует гармониче­ское существование, лишенное стремлений к мирской славе, лишенной смысла при понима­нии своего истинного значе­ния. Также нелепо бояться и всяческих обид, потому что то­го, кто живет для будущих эпох, нельзя обидеть как обык­новенного человека.
Хвалу и клевету приемли равно­душно,
Здесь идет усиление предыду­щего суждения. Поэт, осозна­вая свое превосходство, дол­жен быть бесстрастен и независим от непостоянных людских суждений.
И не оспоривай глупца.
Поэт усиливает земной харак­тер своего творчества. Мнение глупого человека невозможно опровергнуть, потому что глу­пый не поймет умных доводов. Всегда есть большое искуше­ние — постараться объяснить заведомому невежде его ошиб­ки, но великий поэт не может тратить время и силы на мел­кую полемику, он должен сто­ять выше нападок невежества и зависти.
«Памятник» Г. Р. Державина
Я памятник себе воздвиг чудес­ный, вечный
Поэт считает, что его памятник вечен и обладает волшебными свойствами, чем подчеркивает свое особенное величие.
Металлов тверже он и выше пирамид;
Начинается раскрывание свойств памятника, происходит своеобразное пояснение, поче­му он чудесен и вечен. Поэт это делает, применяя преуве­личенные степени, используя сравнения с самыми выдаю­щимися явлениями на Земле.
Ни вихрь его, ни гром не сломит быстротечный,
Продолжается описание свойств памятника, его над­земный характер.
И времени полет его не сокру­шит.
Даже всевластное время ока­зывается бессильно перед творениями поэта, этим под­черкивается его небесное про­исхождение и неземная слава.
Так! — весь я не умру, но часть меня большая,
Идет торжественное утвержде­ние бессмертия части поэта.
От тлена убежав, по смерти станет жить,
Здесь акцент делается на бегство от тлена, то есть на то, что будет совершенно некое чудо, некое преодоление неизбежного.
И слава возрастет моя, не увя­дая,
Предполагается, что слава по­эта будет прирастать со време­нем, то есть после смерти его продолжится активная жизнь его творений.
Доколь славянов род вселена бу­дет чтить.
При всей титанической значи­мости, утверждаемой поэтом, он считает, что его слава нераз­рывно связана со славой славян. Этим державинский памятник приобретает черты некоей иглы, имеющей основание в одном народе, пусть этот памятник и возвышается в космические вы­соты.
Слух обо мне пройдет от Белых вод до Черных,
Имеются в виду Белое и Чер­ное моря.
Где Волга, Дон, Нева, с Рифея льет Урал;
Географические пределы поэти­ческой славы Державина лежат в Европейской части России. Взгляд поэта обобщен, он не различает государства и народы, связан лишь с родом всех сла­вян. Он говорит о славянах, но ощущается отстранение поэта от людей, географические ориен­тиры для него естественнее.
Всяк будет помнить то в наро­дах неисчетных,
Здесь делается упор на опре­деленную назидательность. Народы, населяющие указан­ное пространство, неразличи­мы с высоты памятника, видно лишь, что они «неисчетны».
Как из безвестности я тем из­вестен стал,
Поэт начинает говорить о сво­их поэтических заслугах.
Что первый я дерзнул в забавном русском слоге
Он делает упор на необычность «русского слога», напоминая, что многие в его время про­должали считать, будто рус­ский язык не подходит для стихотворчества и поэтому стихи на русском языке нико­гда не достигнут вершины.
О добродетелях Фелицы возгла­сить,
Державин вспоминает напи­санную им оду «К Фелице», в героине которой Екатерина II соблаговолила узнать себя, на­градила поэта и приблизила к себе.
В сердечной простоте беседо­вать о Боге
До Державина о вещах божест­венных было принято говорить только торжественным слогом, используя выспренние и значи­тельные выражения. Державин первый стал говорить о высо­ком простым русским языком, он первый перешагнул через рамки штилей, предписанных Ломоносовым.
И истину царям с улыбкой гово­рить.
Истина существует независимо от человека. Поэт познал исти­ну и не побоялся рассказать о ней самым великим земным властителям. Он смотрел на все с улыбкой вселенского понима­ния, его снисхождение не было душевным участием, как у Пушкина. Истина неумолима — она просто существует. Ми­лость, о которой пишет Пуш­кин, исходит по желанию чело­века и является в определенном смысле ее дополнением.
О муза! возгордись заслугой справедливой,
Поэт призывает свою музу вес­ти себя соответственно своему таланту. Он считает, что ее уст­ремленность ввысь и заслуги на этом пути дают ей право гордиться сделанным. Поэт смотрит вниз и видит сделан­ное, но он избегает взгляда вверх, что позволило бы ему понять не только свою избран­ность с точки зрения простого человека, но и всю ограничен­ность человеческих деяний пе­ред лицом Божественного.
И призрит кто тебя, сама тех презирай;
Поэт прямо настаивает на пре­зрении к тем, кто оказался не­способен понять его гений. Этим он отстраняется от части людей и расходует творческие силы на чувства, затемненные страстями.
Непринужденною рукой неторо­пливой
Поэт живет в вечности и для вечности. Торопиться ему не­куда. Его не терзают сомнения, и никто не может принудить его писать неправду, поэтому его рука «непринужденна».
Чело твое зарей бессмертия вен­чай.
Поэт говорит о венце бессмер­тия, он устраняется от людских дел и видит уготованный для себя небесный путь. Его не за­нимает и не донимает людская молва и перетолки. В отличие от Пушкина, он менее уязвим, потому что менее народен, меньше проникнут стихией жизни.