Три брата в «Братьях Карамазовых» символизируют Россию

«Последний, самый грандиозный по замыслу роман Достоевского «Братья Карамазовы» был задуман как широкая социально-философская эпопея о прошлом, настоящем и будущем России, преломленных сквозь призму «истории одной семейки» и судьбы нескольких ее представителей. Рассказом о трагическом разладе в семье, закончившемся убийством старика Карамазова, Достоевский воспользовался для изображения картины брожения всех слоев пореформенного русского общества, анализа интеллектуальных исканий интеллигенции».
Эпиграфом к роману Достоевский взял слова из Евангелия от Иоанна: «Если пшеничное зерно, падши на землю, не умрет, то останется одно; а если умрет, то принесет много плода» (Ин 12:24).
Роман отражает вековечную борьбу между религией и атеистическим гуманизмом. Без решения главного вопроса, который обычно формулируется «есть ли Бог?», герои Достоевского, так же, как и он сам, жить не умеют и не хотят, несмотря на вдохновенные панегирики в честь «живой жизни». Россия переживает страшный кризис, российский народ духовно и ценностно дезориентирован — это проблема чрезвычайно тревожила Достоевского, и, естественно, именно поэтому она становится ключевой в «Братьях Карамазовых». Как отмечал писатель в черновых набросках к роману, в «семействе Карамазовых», как в зеркале «изображается многое, что похоже на все, на целое, на всю Россию». «Полное разъединение», «духовный цинизм», «алчность», «страсть» карамазовской семьи — это лишь часть из перечисленных нами явлений, которые выступают, по Достоевскому, «эмблемой» разъединения и духовного неблагополучия в России, переживающей смутные времена, — явления, отраженные, как уточняет писатель, «в уменьшенном микроскопическом виде». Братья Карамазовы, каждый в отдельности и, несомненно, каждый по-своему, символизируют те или иные явления, доминирующие в обществе.
«Что же до меня», — говорит Иван Карамазов, — «то я давно уже положил не думать о том, человек ли создал Бога или Бог человека… Все это вопросы, совершенно несвойственные уму, созданному с понятием лишь о трех измерениях. Итак, я принимаю Бога, и не только с охотой, но… принимаю и премудрость его, и цель его, нам совершенно уж неизвестные, верую в порядок, в смысл жизни, верую в вечную гармонию, в которой мы будто бы все сольемся… Кажется, уж я на хорошей дороге, а? Ну, так представь же себе, что в окончательном результате я мира этого Божьего — не принимаю… Я не Бога не принимаю, пойми ты это, я мира, им созданного, мира-то Божьего не принимаю и не могу согласиться принять».
Камнем преткновения становится «слезинка замученного ребенка». Иван способен допустить, что для целей, неизвестных человеку, Бог мог обречь людей на лишения и страдания, но он не может — даже при допущении будущей гармонии и блаженства за гробом — примириться с мыслью о страданиях детей.
Мятежный правдоискатель Иван неоднократно и недвусмысленно заявляет о невозможности «возлюбить ближнего своего, как самого себя»: «Именно ближних-то, по-моему, и невозможно любить, а разве лишь дальних. Я читал вот как-то и где-то про… одного святого, что он, когда к нему пришел голодный и обмерзший прохожий и попросил согреть его, лег с ним вместе в постель, обнял его и начал дышать ему в гноящийся и зловонный от какой-то ужасной болезни рот его. Я убежден, что он это сделал с надрывом лжи, из-за заказанной долгом любви… Чтобы полюбить человека, надо, чтобы он спрятался, а чуть лишь покажет лицо свое — пропала любовь».
В то же время не стоит быть буквалистами, особенно если речь идет о гениальном творении гениального писателя, «выламывающегося» из любых, в том числе собственных, теорий.
Вопреки утверждениям, будто Иван «знал» и чуть ли не поощрял намерение Смердякова убить отца, старший Карамазов искренне верил в виновность Дмитрия. А, узнав правду, явился с повинной.
Однако вернемся к центральной теме «Братьев Карамазовых» — борьбе между верой и неверием. Страстным апологетом религии в романе выступает еще один «положительно прекрасный» персонаж — духовный наставник Алеши старец Зосима. Именно этому «народному святому» Достоевский передает свое «очень личное» религиозное сознание.
Все его речи проникнуты пафосом христианской любви к людям; более того, они до такой степени изобилуют библейскими цитатами, что воспринимаются как переложение Ветхого и в особенности Нового Завета. В уста Зосимы Достоевский вкладывает важную для себя мысль о невозможности социализма «без Христа».
«И неужели сие мечта, чтобы под конец человек находил свои радости лишь в подвигах просвещения и милосердия, а не в радостях жестоких, как ныне, — в объядении, блуде, чванстве, хвастовстве и завистливом превышении одного над другим? Твердо верую, что нет и что время близко. Смеются и спрашивают: когда же сие время наступит и похоже ли на то, что это наступит? Я же мыслю, что мы со Христом это великое дело решим… и скажут все люди: «Камень, который отвергли зиждущие, стал главою угла». А насмешников вопросить бы самих: если у нас мечта, то когда же вы-то воздвигнете здание свое и устроитесь справедливо лишь умом своим, без Христа?.. Мыслят устроиться справедливо, но, отвергнув Христа, кончат тем, что зальют мир кровью, ибо кровь зовет кровь, а извлекший меч погибнет мечом. И если бы не обетование Христово, то так и истребили бы друг друга…»
Уроки Зосимы накрепко усвоил его любимый ученик — Алеша Карамазов.
Потребность и воля к пониманию других людей в высшей степени характерна для «положительно прекрасного» Алеши. В нем воплотилась идея совершенного человека, которому после того, как он уверовал, казалось даже странным и невозможным жить по-прежнему. «Сказано: «Раздай все и иди за мной, если хочешь быть совершен»». Алеша и сказал себе: «Не могу я отдать вместо «всего» два рубля, а вместо «иди за мной» ходить лишь к обедне».
Искренне и уважительно звучат цитаты из Библии в устах других героев романа. «Боже, пронеси эту страшную чашу мимо меня!» — вырывается у Дмитрия, подозревающего, что он нечаянно убил старого преданного слугу Григория. Страдания Мити, которому несчастье помогает осознать, что он неправильно жил, названы Достоевским «хождениями души по мытарствам» — по аналогии с названием ходившего в списках апокрифического текста «Хождение Богородицы по мукам».
Особое место в «Братьях Карамазовых», по мнению принадлежит «мальчикам» — представителям будущей России. «Рисуя трагическую судьбу любящего, самоотверженного и в то же время гордого Илюши Снегирева, раскрывая присущее ему раннее мучительное сознание социального неравенства и несправедливости, изображая привлекательный образ четырнадцатилетнего «нигилиста», умного, ищущего и энергичного Коли Красоткина, Достоевский освещает те сложные и разнообразные превращения, которые психология ребенка претерпевает в реторте городской жизни. Но рассказ о «мальчиках» позволяет автору не только дополнить свою картину вздыбленной и потрясенной жизни новыми яркими штрихами.
«Союз», отныне объединяющий навсегда товарищей Илюши, выражает мечту писателя о движении человечества к светлому будущему, к чаемому им «золотому веку», выражает его надежду на новые поколения русской молодежи, которым суждено сказать новое слово в жизни России и вывести человечество на иные, светлые пути».
Духовная эволюция великого русского писателя завершилась. И поэтому логичным завершением статьи будет напутственное слово отца Паисия, обращенное к Алеше Карамазову, а через него — к «мальчикам»:
«Помни, юный, неустанно, — так прямо и безо всякого предисловия начал отец Паисий, — что мирская наука, соединившись в великую силу, разобрала, в последний век особенно, все, что завещано в книгах святых нам небесного, и после жестокого анализа у ученых мира сего не осталось изо всей прежней святыни решительно ничего. Но разбирали они по частям, а целое просмотрели, и даже удивления достойно, до какой слепоты. Тогда как целое стоит пред их же глазами незыблемо, как и прежде, и врата адовы не одолеют его».
Мне представляется, в частности, что братья Карамазовы — это воплощенные идеи, которыми определялась духовная жизнь России, неустанно и противоречиво ищущей пути к свету и смыслу жизни. Православие — это судьба Алеши. Дмитрий — это страсть к жизни с ее «половодьем чувств». Иван — это атеизм и, естественно, отрицание законов Божьего мира. Без Ивана ведь не было бы и Смердякова, убившего их отца.
Я считаю Достоевского самым оптимистическим светлым писателем мира. Федор Михайлович верил в воскресение души человека, даже если тот дошел до смертельной черты вседозволенности. Покаяние, совесть и вера не дадут погибнуть человеку в мире, лежащем во зле.