Тютчев созерцатель и его лирические шедевры

Тютчев — мыслитель, обращаясь к природе, видит в ней неисчерпаемый
Источник для размышлений и обобщений космического порядка. Так родились
Стихи «Волна и дума», «Певучесть есть в морских волнах…», «Как сладко
Дремлет сад темно-зеленый…» и т. п. К этим произведениям примыкают
Несколько чисто философских: «Silentium!», «Фонтан», «День и ночь».
Философская лирика Тютчева менее всего «головная», рассудочная. Прекрасно
Охарактеризовал ее И. С. Тургенев: «Каждое его стихотворение начиналось
Мыслью, но мыслью, которая, как огненная точка, вспыхивала под влиянием
Чувства или сильного впечатления; вследствие этого, если можно так
Выразиться, свойства происхождения своего, мысль г. Тютчева никогда не
Является читателю нагою и отвлеченною, но всегда сливается с образом,
Взятым из мира души или природы, проникается им и сама его проникает
Нераздельно и неразрывно».
Радость бытия, счастливое согласие с природой, безмятежное упоение ею
Характерны преимущественно для стихотворения Тютчева, посвященных весне, и
В этом есть своя закономерность. Постоянные мысли о хрупкости жизни были
Неотвязными спутниками поэта. «Чувство тоски и ужаса уже много лет как
Стали обычным моим душевным состоянием» — такого рода признания нередки в
Его письмах. Неизменный завсегдатай светских салонов, блестящий и
Остроумный собеседник, «прелестный говорун», по определению П. А.
Вяземского, Тютчев был вынужден «избегать во что бы то ни стало в течение
Восемнадцати часов из двадцати четырех всякой серьезной встречи с самим
Собой». И мало кто мог постичь его сложный внутренний мир. Вот каким видела
Отца дочь Тютчева Анна: «Он мне представляется одним из тех изначальных
Духов, таких тонких, умных и пламенных, которые не имеют ничего общего с
Материей, но у которых нет, однако, и души. Он совершенно вне всяких
Законов и правил. Он поражает воображение, но в нем есть что-то жуткое и
Беспокойное».
Пробуждающаяся весенняя природа обладала чудодейственным свойством
Заглушать это постоянное беспокойство, умиротворять тревожную душу поэта.
Могущество весны объясняется ее торжеством над прошедшим и будущим, полным
Забвением бывшего и грядущего уничтожения и распада:
И страх кончины неизбежной
Не свеет с древа ни листа:
Их жизнь, как океан безбрежный,
Вся в настоящем разлита.
Воспевая весеннюю природу, Тютчев неизменно радуется редкой и краткой
Возможности ощутить полноту жизни, не омраченной предвестниками гибели —
«Не встретишь мертвого листа»,- ни с чем не сравнимой отрадой целиком
Отдаваться настоящему моменту, причастности «жизни божески — всемирной».
Порой и осенью ему чудится дуновение весны. В противопоставлении, вернее, в
Предпочтении сомнительному райскому блаженству бесспорного, достоверного
Наслаждения красотою весенней природы, самозабвенного упоения ею Тютчев
Близок А. К. Толстому, писавшему: «Боже, как это прекрасно — весна!
Возможно ли, что в мире ином мы будем счастливее, чем в здешнем мире
Весной!» Совершенно те же чувства наполняют Тютчева:
Что пред тобой утеха рая,
Пора любви, пора весны,
Цветущее блаженство мая,
Румяный цвет, златые сны?.
На тютчевских лирических пейзажах лежит особенная печать, отражающая
Свойства его собственной душевной и физической природы — хрупкой и
Болезненной. Его образы и эпитеты часто неожиданны, непривычны и на
Редкость впечатляющи. У него ветви докучные, земля принахмурилась, листье
Изнуренное и ветхое, звезды беседуют друг с другом тихомолком, день
Скудеющий, движение и радуга изнемогают, увядающая природа улыбается
Немощно и хило и т. п.
«Вечный строй» природы то восхищает, то вызывает уныние поэта:
Природа знать не знает о былом,
Ей чужды наши призрачные годы,
И перед ней мы смутно сознаем
Себя самих — лишь грезою природы,
Но в своих сомнениях и мучительных поисках истинных взаимоотношений
Части и целого — человека и природы — Тютчев вдруг приходит к неожиданным
Прозрениям: человек не всегда в разладе с природой, он не только
«беспомощное дитя», но он и равновелик ей в своей творческой потенции:
Связан, соединен от века
Союзом кровного родства
Разумный гений человека
С творящей силой естества…
Скажи заветное он слово
И миром новым естество
Всегда откликнуться готово
На голос родственный его.
Утонченный психологизм, пронизывающий творчество Тютчева как более или
Менее категория отвлеченная, приобретает конкретно-житейский характер в так
Называемом денисьевском цикле поэта. Тютчеву было 47 лет, когда его любовь
Вызвала ответное и значительно более сильное чувство со стороны молодой
Девушки Елены Александровны Денисьевой:
Не раз ты слышала признаньем
«Не стою я любви твоей»,
Пускай мое она созданье,-
Но как я беден перед ней…
Поэт-мыслитель всю жизнь — от ранней юности до последних дней
Болезненной старости-чрезвычайна интенсивно жил сердцем. Он любил и был
Любим, но считал любовь чувством изначально-губительным, «поединком
Роковым». Потому-то печалился он о судьбе одной из своих дочерей, «кому я,
Быть может, передал по наследству это ужасное свойство, не имеющее
Названия, нарушающее всякое равновесие в жизни, эту жажду любви…».
Полюбив страстно и безоглядно, Денисьева всецело отдалась своему
Чувству, восстановив против себя общественное мнение. Ей была уготована
«жизнь отреченья, жизнь страданья»:
Таков уж свет: он там бесчеловечней,
Где человечно-искренней вина.
Не только «свет» отвернулся от Елены Александровны, но и родной отец
Отрекся от нее. Главной же мукой было то, что любимый, ради которого все
Было принесено в жертву, не принадлежал ей полностью: Тютчев не только нс
Порывал со своей семьей, но и продолжал по-своему любить жену, во всяком
Случае, дорожить ею. Весь цикл стихов, посвященных Деиисьевой, проникнут
Тяжелым чувством вины, насыщен роковыми предчувствиями. В этих стихах нет
Ни пылкости, ни страсти, только нежность, жалость, преклонение перед силой
И цельностью ее чувства, сознание собственной недостойности, возмущение
«бессмертной пошлостью людской». Эта «последняя любовь» Тютчева длилась 14
Лет, до самой смерти Денисьевой, сошедшей в могилу в возрасте 38 лет от
Чахотки, течение которой обострили и ускорили душевные страдания.
О, как убийственно мы любим!,
Как в буйной слепоте своей
Мы то всего вернее губим,
Что сердцу нашему милей!
Тютчев очень тяжело переживал утрату:
Жизнь, как подстреленная птица,
Подняться хочет — и не может…
Я. П. Полонскому, другу и сослуживцу, Тютчев писал: «Друг мой, теперь
Все испробовано-ничто не помогло, ничто не утешило,- не живется — не
Живется — не живется…» В стихах «денисьевского цикла» особенно часты
Характерные тютчевские строки, начинающиеся горьким восклицанием «О!»,
Определяющим интонацию отчаяния всего стихотворения. Столько страдания и
Муки в стихах, посвященных памяти Елены Александровны, что невольно в
Сознании возникает народное понятие убивается… Да, Тютчев именно
Убивается по Денисьевой:
По ней, по ней, судьбы не одолевшей,
Но и себя не давшей победить,
По ней, по ней, так до конца умевшей
Страдать, молиться, верить и любить.
Он пережил ее на девять лет. В эти последние годы Тютчев едва успевает
Оправляться от потерь близких ему людей: мать, брат, четверо детей…
Дни сочтены, утрат не перечесть,
Живая жизнь давно уж позади,
Передового нет, и я, как есть,
На роковой стою очереди.
Его черед пришел 15 июля 1873 года… Но остались стихи Тютчева,
Которые сам он так мало ценил, так небрежно хранил, полагая:
В наш век стихи живут два-три мгновенья.
Родились утром, к вечеру умрут.
О чем же хлопотать? Рука забвенья
Как раз свершит свой корректурный труд.
Однако тирания времени, которую так остро ощущал поэт, оказалась не
Властна над его творчеством. Конечно, совершенство формы и значительность
Содержания поэзии Тютчева требуют от читателя определенной культуры,
Просвещенности. В свое время в статье о Тютчеве А. Фет писал: «Тем больше
Чести народу, к которому поэт обращается с такими высокими требованиями.
Теперь за нами очередь оправдать его тайные надежды».