«Жизнь Арсеньева» главная книга Бунина

Литературная деятельность Бунина началась в конце 80-х годов XIX века. Молодой писатель в таких рассказах, как «Кастрюк», «На чужой стороне», «На хуторе» и других, рисует безысходную нищету крестьянства. В рассказе на «Краю света» автор описывает переселение безземельных крестьян Украины в далекий Уссурийский край, передает трагические переживания переселенцев в момент разлуки с родными местами, слезы детей и думы стариков.
Произведения 90-х годов отличаются демократизмом, знанием народной жизни. Происходит знакомство Бунина с писателями старшего поколения. В эти годы Бунин пытается сочетать реалистические традиции с новыми приемами и принципами композиции. Он становится близок к импрессионизму. В рассказах того времени господствует размытая фабула, создается музыкальный ритмический рисунок.
Например, рассказ «Антоновские яблоки». В нем показаны внешне не связанные эпизоды жизни угасающего патриархально-дворянского быта, которые окрашены лирической грустью и сожалением. Однако в рассказе не только тоска по запустелым дворянским имениям. На страницах возникают перед нами чарующие пейзажи, овеянные чувством любви к родине, которые утверждают счастье того момента, когда человек может полностью слиться с природой.
И все-таки социальные моменты постоянно присутствуют в его произведениях. Вот бывший солдат Мелитон из рассказа «Мелитон», которого прогнали сквозь строй и который потерял семью. Или картины голода в рассказах «Руда», «Эпитафия», «Новая дорога». Эта социальная обличительная тема как бы оттесняется на второй план в рассказах «Туман», «Тишина». В них на первый план выступают вечные проблемы жизни и смерти, неувядающая красота природы.
В 1909 году Бунин возвращается к теме деревни. Он пишет прекрасное произведение «Деревня». Деревенская жизнь дана в нем через восприятие братьев Тихона и Кузьмы Красновых.
Кузьма хочет учиться, Тихон закоренелый кулак, который безжалостен к крестьянам. В рассказе правдиво показана отрицательная сторона деревенского быта, угнетение крестьян, их разорение.
В 1911 -1913 годах Бунин все шире охватывает различные стороны русской действительности. В этот период он пишет «Суходол», «Последнее свидание», «Хорошая жизнь», «Чаша жизни», «Игнат» и другие повести. Например, в повести «Суходол» Бунин пересматривает традиции поэтизации усадебной жизни, преклонения перед красотой угасающих дворянских гнезд.
Накануне революционных событий Бунин пишет рассказы, особенно обличающие погоню за наживой. В них звучит осуждение буржуазного общества. В рассказе «Господин из Сан-Франциско» писатель особенно подчеркнул эфемерность власти денег над человеком. Стоило богатому господину умереть, его деньги, положение перестают играть малейшую роль в судьбе его семьи. В рассказе осуждается этот престарелый господин, который в погоне за своими миллионами погубил тысячи жизней других людей.
Классическими произведениями о любви стали рассказы «Легкое дыхание» и «Холодная осень». В них с невероятной силой показаны характеры русских женщин. «Легкое дыхание» — поэтический взлет юной, восторженной души, которая сгорела в пламени своих невыраженных чувств, задохнулась необычайно легким дыханием. «Холодная осень» — позднее произведение писателя. В нем через рассказ о жизни женщины, которая пронесла через войну, смерть, лишения любовь к человеку и родине, чувствуется бунинская тоска по родине, его переживания, любовь к России.
Живя в эмиграции, Бунин жестоко страдал от разлуки с Россией, мрачно убеждал всех и себя самого в ее конце, писал в первые годы раскаленным пером полустатьи, полупамфлеты, полурассказы. Однако почерневшая от горя душа его не переставала украдкой возвращаться в родные места.
Среди тем намечалась одна — главная. Бунин искал человека всеобъемлющего, целого — уже готовилась «Жизнь Арсеньева» — этот монолог о России, о ее неповторимой природе, взращенной в ее недрах культуре, о ее национальной душе. Автобиографическая основа «Жизни Арсеньева» несомненна. Но перед нами, собственно, не воспоминания, а произведение, в котором давние события и факты преобразованы, переосмыслены. Первые детские впечатления и впечатления отрочества, жизнь в усадьбе и учение в гимназии, картины русской природы и быт нищающего дворянства служат лишь канвой для фило софской и этической концепции Бунина. Автобиографический материал преображен писателем столь сильно, что книга эта смыкается с рассказами зарубежного цикла, в которых художественно осмысливаются вечные проблемы — жизнь, любовь, смерть.
Главное в романе — расцвет личности человека. Перед нами исповедь большого художника, воссоздание им с величайшей подробностью той обстановки, в которой проявились самые ранние его творческие импульсы. «Жизнь Арсеньева» носит итоговый характер, обобщает события и явления почти полувековой давности. Выделяется роман в ряду поздних произведений Бунина чувством полного торжества любви над смертью.
«Жизнь Арсеньева» — главная книга Бунина, главная потому, что она. при своем небольшом объеме, как бы собрала все написанное им до нее.
В 1933 году «за строгий артистический талант, с которым он воссоздал в литературной прозе типично русский характер» Бунину была присуждена самая престижная премия — Нобелевская премия в области литературы.
Разверзшаяся геенна революции для Бунина была не только поражением демократии и торжеством тирании, но и в первую очередь невосполнимой утратой строя и лада жизни, победой воинствующей бесформенности: «В том-то и дело, что всякий русский бунт (и особенно теперешний) прежде всего доказывает, до чего все старо на Руси и сколь она жаждет прежде всего бесформенности». К тому же «Окаянные дни» окрашены грустью предстоящего расставания с Родиной. Глядя на осиротевший Одесский порт, автор вспоминает свой отъезд отсюда в свадебное путешествие в Палестину и с горечью восклицает: «Наши дети, внуки не будут в состоянии даже представить себе ту Россию, в которой мы когда-то (то есть вчера) жили, которую мы не ценили, не понимали, — всю эту мощь, богатство, счастье…»
Переживаемый писателем период истории эсхатологичен. За распадом российской дореволюционной жизни Бунин угадывает распад мировой гармонии. Единственное утешение он видит в религии. И неслучайно «Окаянные дни» завершаются следующими словами: «Часто заходим в церковь, и всякий раз восторгом до слез охватывает пение, поклоны священнослужителей, каждение, все это благолепие, пристойность, мир всего того благого и милосердного, где с такой нежностью утешается, облегчается всякое земное страдание. И подумать только, что прежде люди той среды, к которой и я отчасти принадлежал, бывали в церкви только на похоронах! И в церкви была все время одна мысль, одна мечта: выйти на паперть покурить.
А покойник? Боже, до чего не было никакой связи между всей его прошлой жизнью и этими погребальными молитвами, этим венчиком на Костяном лимонном лбу!» Писатель ощущал свою ответственность «месте со значительной частью интеллигенции за то» что в стране произошла, как ему казалось, культурная катастрофа. Он корил себя и других за прошлое равнодушие к делам религии, полагая, что благодаря этому к моменту революции пуста была народная душа. Глубоко символичным представлялось Бунину, что русские интеллигенты бывали в церкви до революции только на похоронах. Вот и пришлось в результате хоронить Российскую империю со всей ее многовековой культурой! Автор «Окаянных: дней» очень Верно заметил; «Страшно сказать, но правда; не будь народных бедствий, тысячи интеллигентов были бы прямо несчастнейшие люди. Как же тогда заседать, протестовать, о чем кричать и писать? А без этого и жизнь не в жизнь была». Слишком многим в РОССИИ протест против социальной несправедливости был лужен только ради самого протеста только затем, чтобы не скучно было жить.
Крайне скептически относился Бунин и к творчеству тех писателей, что в той или иной степени приняли революцию.
В «Окаянных днях» он с излишней категоричностью утверждал: «Русская литература развращена за последние десятилетия необыкновенно. Улица, толпа начала играть очень большую роль. Все — то и литература особенно — выходит на улицу, связывается с нею и подпадает под ее влияние. И улица развращает, нервирует уже хотя бы по одному тому, что она страшно неумеренна в своих хвалах, если ей угождают. В русской литературе теперь только «гении». Изумительный урожай! Гений Брюсов, гений Горький, гений Игорь Северянин, Блок, Белый. Как тут быть спокойным, когда так легко и быстро можно выскочить в гении? И всякий норовит плечом пробиться вперед, ошеломить, обратить на себя внимание». Писатель был убежден, что увлечение общественно-политической жизнью пагубно сказывается на эстетической стороне творчества. Революция, провозгласившая примат политических целей над общекультурными, по его мнению, способствовала дальнейшему разрушению Русской литературы. Начало же этого процесса Бунин связывал с декадентскими и модернистскими течениями конца XIX — начала XX века и считал далеко не случайным, что писатели соответствующего направления оказались в революционном лагере. Писатель отнюдь не идеализировал прежнюю жизнь, пороки которой он запечатлел и в «Деревне», и в «Суходоле».
Там же показал он прогрессирующее вырождение дворянства как класса. Однако по сравнению с ужасами революции и гражданской войны дореволюционная Россия стала представляться Бунину едва ли не образцом стабильности и порядка. Себя же он чувствовал почти что библейским пророком, возвестившим еще в «Деревне» грядущие бедствия и дожившим до исполнения страшных пророчеств. И еще — очевидцем и небеспристрастным летописцем очередного, бессмысленного и беспощадного русского бунта, если говорить словами Пушкина. Он приводив рассказы беженцев из Симферополя, будто там «неописуемый ужас» и солдаты и рабочие «ходят прямо по колено в крови», а «какого-то старика-полковника живьем зажарили в паровозной топке». Бунин осуждал жестокость революции и сетовал: «Как потрясающе быстро все сдались, пали духом!»
Однако он видел игру, балаган, напыщенную ложь не только у революционеров, но и у их противников. Писатель понимал, что последствия переворота уже необратимы, но смириться и принять их ни в коем случае не желал. Бунин приводит в «Окаянных днях» характерный диалог старика из «бывших» с рабочим: «У вас, конечно, ничего теперь не осталось, ни Бога, ни совести», — говорит старик. «Да, не осталось». — «Вы вон пятого мирных людей расстреливали». — «Ишь ты! А как вы триста лет расстреливали?» Ужасы революции народом воспринимались как справедливое возмездие за трехсотлетнее угнетение в царствование дома Романовых. Бунин это видел. И еще видел писатель, что большевики «ради погибели «проклятого прошлого» готовы на погибель хоть половины русского народа». Оттого таким мраком веет со страниц бунинского дневника.